Она повернулась к одному из капитанов стражи, и я поняла: сейчас она прикажет ему меня арестовать, если ей хоть на мгновение показалось, что я собираюсь сбежать из Тауэра.
— Вы что, не в своем уме? — с горечью бросила я. — Я — королева Англии! Я — жена короля и мать принца Уэльского! Разумеется, я останусь здесь, в моем дворце, в моем родном городе, вместе с моим народом. Что бы ни случилось, я отсюда никуда не уеду. Да и куда, как вы полагаете, я могла бы направиться? Я не из тех, кто всю свою жизнь провел в ссылке! Мне не пришлось высаживаться на английский берег с армией наемников, зная иностранный язык гораздо лучше родного! Я родилась в Англии и выросла в Англии. И, разумеется, я останусь в Лондоне, моем родном городе. Это мой народ, это моя страна. Даже если англичане выступят против меня с оружием в руках, они все равно останутся моими соотечественниками, и Англия по-прежнему останется моей родиной!
Миледи дрогнула, столкнувшись с моей неожиданной и совершенно неприкрытой яростью.
— Не знаю, не знаю, — пробормотала она. — Не сердись, Элизабет. Я всего лишь пытаюсь обеспечить и твою, и нашу общую безопасность. Но я просто больше ничего не понимаю! Где сейчас находятся эти мятежники?
— В Блэкхите, — сказала я. — Но они понесли большие потери, войдя в графство Кент. Там возникла жестокая схватка, и…
— Неужели лондонцы намерены открыть перед ними городские ворота? — в ужасе прервала меня миледи. Мы обе прислушались: даже за стенами Тауэра было отлично слышно, какой рев стоит на ближайших улицах. Миледи вцепилась мне в руку. — Скажи, как ты думаешь, горожане и ополчение могут впустить мятежников в Лондон? Могут они предать нас?
— Не знаю, — покачала головой я. — Давайте лучше поднимемся на стену и посмотрим оттуда. Может быть, нам удастся понять, что происходит внизу.
Моя свекровь, мои сестры, кузина Мэгги, Артур и даже младшие дети — все следом за мной поднялись по узкой каменной лестнице на крепостную стену. Оттуда хорошо было видно пространство и на юг, и на восток, где река исчезала за излучиной, и вскоре стало ясно, что совсем рядом, всего в каких-то семи милях от нас, повстанцы Корнуолла победоносно завершают захват Блэкхита, селения, расположенного неподалеку от дворца Гринвич, и явно намерены встать там лагерем.
— Моя мать тоже как-то стояла на этой стене в осажденном Лондоне, — рассказывала я детям, — и я, тогда еще совсем маленькая девочка, стояла с нею рядом.
— А ты боялась? — спросил у меня шестилетний Генрих.
Я обняла его и тут же с улыбкой почувствовала, что ему хочется вырваться из моих объятий и стоять отдельно, прочно расставив ноги, и выглядеть независимым воином, готовым к сражению.
— Нет, — сказала я. — Я не боялась, потому что знала, что мой дядя Энтони непременно нас защитит. А еще я была уверена, что народ Англии никогда не причинит нам зла.
— Ничего, теперь я буду вас защищать, — пообещал Артур. — И если враги придут сюда, они сразу поймут, что мы полностью готовы к сражению. Я их ни капельки не боюсь!
И я почувствовала, как стоявшая рядом со мной миледи в страхе отшатнулась от края стены. У нее, в отличие от Артура, отнюдь не было такой уверенности.
Мы прошли по стене на северную сторону крепости, чтобы посмотреть, что творится на улицах города. От дома к дому бежали молодые подмастерья, стуча в двери и выкликая людей на защиту городских ворот; народ вытаскивал оружие из подвалов и покрытых пылью старых сундуков, готовя к бою старые мечи и пики. Обученные отряды ополчения устремились к городским стенам, готовясь к обороне.
— Видишь? — указал мне на них Артур.
— Смотрите, сколько людей готовы за нас сражаться, — тут же сказала я королеве-матери. — Они вооружаются и явно намерены противостоять мятежникам. А сейчас они бегут к городским воротам, чтобы их запереть.
Но у миледи на лице по-прежнему было написано сомнение, и я поняла: она боится, как бы лондонцы не распахнули городские ворота настежь, как только услышат, что мятежники требуют отменить налоги.
— Ну, так или иначе, а в Тауэре мы в безопасности, — заметила я. — Ворота крепко заперты, решетка спущена, и потом у нас есть пушки!
— Я надеюсь, Генрих подоспеет со своей армией и спасет нас, как ты думаешь? — дрожащим голосом спросила миледи.
Мы с Мэгги незаметно подмигнули друг другу, и я сказала:
— Я уверена, что вскоре он будет здесь.
* * *
Но в итоге именно лорд Добни, а не Генрих, обрушился на измученных длительным переходом мятежников, только-только устроившихся отдохнуть. Кавалерия Добни мчалась сквозь ряды спящих на земле людей, нанося рубящие и режущие удары направо и налево, словно упражняясь в фехтовании среди стогов сена. Мечами, впрочем, были вооружены не все; у некоторых были булавы — это такой большой, тяжелый шар на цепи, способный расколоть человеку голову, как орех, или превратить лицо в котлету, даже если оно прикрыто металлическим забралом. Другие, с копьями наперевес, с ходу пробивали насквозь людские тела или орудовали боевыми топорами, страшное острие которых способно разрубить даже металлические латы. Генрих весьма четко спланировал это сражение, поместив кавалерию и лучников по разные стороны от армии повстанцев, так что у тех не было шансов на спасение. Мятежники, вооруженные в основном дрекольем и вилами, выглядели как перепуганные овцы, которых согнали сюда с убогих пустошей; они всем стадом бросались то в одну сторону, то в другую и в ужасе метались, пытаясь вырваться из этого кольца и спастись. Слыша в воздухе свист тысяч стрел, они бросались бежать и тут же оказывались под копытами кавалерии; они шарахались в другую сторону и натыкались на пехоту, вооруженную пиками и аркебузами, грозно надвигавшуюся на них и совершенно не внемлющую никаким призывам о братстве.
В итоге армия мятежников была поставлена на колени и легла лицом в грязь, даже не успев бросить оружие и поднять руки в знак того, что они сдаются. Их вожак сбежал еще во время сражения, спасая собственную жизнь, однако его догнали и поймали, точно запаленного оленя после долгой охоты. Лорд Одли, считавшийся предводителем повстанцев, передал свой меч лорду Добни, своему другу детства, и тот с мрачным видом этот меч принял. Но ни тот, ни другой не были полностью уверены, что сражались за правое дело и на «правильной» стороне; складывалось ощущение, что капитуляции противника не хватало уверенности, а нашей победе — благородства.
— Все. Опасность нам больше не грозит, — сказала я детям, когда в Тауэр прибыли разведчики и рассказали, что сражение закончено. — Армия вашего отца одержала победу над теми плохими людьми, которые подняли восстание, и они теперь отправились по домам.
— Жаль, что не я возглавлял нашу армию! — воскликнул маленький Генрих. — Я бы выбрал себе булаву! Бах! Бах! — И он прогарцевал по комнате, изображая всадника, который в одной руке держит поводья мчащегося галопом коня, а в другой — булаву.
— Возможно, тебе еще удастся всласть повоевать, когда ты станешь постарше, — утешила я его, — но вообще-то я надеюсь, что теперь нам удастся хотя бы некоторое время пожить мирно. Повстанцы вернутся в свои дома, а мы — в свои.
