— Все в порядке? — с недоверием переспросил Генрих.
— Да, для Мэри все в порядке, — сказала я. — Не кричи и не расстраивай ее.
Он сердито глянул на дочь; казалось, он сейчас снова закричит, что все плохо, что малышка в опасности, что наш дом вот-вот рухнет под ударами некоего неуловимого, призрачного врага.
— Господи, где же он?! — снова в отчаянии воскликнул Генрих.
— У тебя ведь все порты под наблюдением?
— Разумеется! И это стоило мне целого состояния. Но вдоль всех наших берегов каждый дюйм под присмотром моих судов.
— В таком случае, если он снова явится сюда, ты сразу же об этом узнаешь. Но разве он не мог вернуться в Ирландию?
— В Ирландию? А что тебе об этом известно? — Генрих резко повернулся ко мне и застыл, точно готовая к броску змея.
— Ничего! — отрезала я. — Что и откуда мне может быть о нем известно? Но ведь он довольно долго там прожил. Возможно, у него там какие-то друзья остались.
— Кто? Какие друзья?
Я не выдержала, встала и повернулась к мужу лицом, крепко прижимая к себе Мэри.
— Милорд, я ничего не знаю. А если б знала, то непременно сказала бы вам. Но, повторяю, мне ничего не известно. Я знаю только то, что вы сами мне сообщаете, а больше я на эту тему ни с кем не разговариваю. И если бы со мной заговорил об этом кто-то другой, я просто не стала бы слушать.
— Испанцы все еще могут его перехватить, — словно не слыша меня, пробормотал Генрих. — Они обещали ему свою дружбу. А мне обещали взять его в плен и передать моим людям. Их корабли должны были постоянно курсировать вдоль побережья, поджидая его. Возможно, он все-таки согласился с ними встретиться, и тогда они…
В дверь вдруг громко постучали, Мэри испуганно вскрикнула, и я еще крепче прижала ее к себе, а потом отбежала подальше от двери, охваченная внезапным страхом и готовая скрыться вместе с девочкой в спальне. Генрих, смертельно побледнев, резко повернулся на каблуках и уставился на дверь. Увидев это, я остановилась на пороге спальни, и вошедший гонец сразу увидел нас обоих, бледных от страха и словно ожидавших, что на замок вот-вот нападет враг. Гонец, весь покрытый дорожной пылью, преклонил перед королем колено, и Генрих грубо спросил:
— В чем дело? Что это вы сюда вламываетесь? Вы своим стуком испугали ее милость королеву и мою маленькую дочь.
— Ваша милость, это вторжение! — задыхаясь, вымолвил гонец.
Генрих покачнулся и вцепился в спинку кресла.
— Мальчишка?
— Нет. Шотландцы. Сюда идет король Шотландии.
* * *
Нам оставалось только верить, что граф Томас Хауард, муж моей сестры Анны, сумеет спасти Англию и своего короля. Мы, ничему не верившие и всего боявшиеся, были вынуждены верить этому не слишком надежному человеку. Впрочем, самую лучшую службу нам сослужили дожди. Наступление одного войска и сопротивление другого было практически сломлено непрекращающимися дождями. Английские войска, разбившие лагерь в сырой долине под мощными стенами крепости, поразила болезнь, и воины, заболевавшие один за другим, не выдерживали бесконечной сырости и туманов и разбегались по домам, стремясь к теплому очагу и сухой одежде. И даже командующий войском, Томас Хауард, не мог заставить людей оставаться верными данной присяге. Они не хотели воевать, им было безразлично, что Генрих защищает Англию от ее стариннейшего врага. Да и сам король Генрих был им совершенно безразличен.
И вот сейчас Томас Хауард прибыл во дворец. Проследовав в кабинет Генриха, он предстал перед ним, и король тут же обрушился на него, обвиняя в бесчестности и предательстве. Я слушала это, стоя по одну сторону огромного кресла, в котором восседал Генрих; по другую сторону кресла стояла моя свекровь.
— Но я никак не мог заставить больных людей оставаться в строю, — жалким голосом оправдывался Томас. — Моих приказов не слушались даже командиры отрядов. Люди совершенно не желали драться, да и вознаграждение они получили весьма скудное. Вы просто представить не можете, как там было ужасно.
— Вы хотите сказать, что я не могу себе представить участия в боевых действиях?! — взорвался Генрих.
Томас бросил на меня, свою невестку, испуганный взгляд.
— Нет, ваша милость, что вы! Разумеется, нет! Я всего лишь хотел сказать, что не в силах описать, до чего тяжело идет эта военная кампания. Там, на севере страны, установилась невероятно сырая и холодная погода, а запасы продовольствия весьма скудны; во многих местах даже топливо достать трудно. Иной раз людям приходилось ночевать под открытым небом при проливном дожде, на холоде, не имея ни крошки еды на ужин, да и утром вставать без завтрака. Такую армию снабдить достаточным количеством продовольствия очень трудно. К тому же люди совершенно не хотят драться. Никто и никогда не сомневался в том, что вы, ваша милость, воин бравый и мужественный. Все мы это видели собственными глазами. Однако простых людей в таких условиях весьма сложно заставить проявлять мужество и стойко сражаться с врагом.
— Довольно! Вы в состоянии продолжать сражение? — Генрих кусал губы, лицо его потемнело от гнева.
— Если таков будет ваш приказ, сир, — жалким тоном ответил Хауард, прекрасно понимая, как, впрочем, и все мы, что любой намек на отказ означает для него незамедлительное возвращение в Тауэр и клеймо предателя; тогда даже брак с моей сестрой Анной не смог бы его спасти. Он быстро глянул на меня и по равнодушному выражению моего лица догадался, что помочь ему я не в силах. — Мне гордиться нужно тем, что вы поставили меня во главе своей армии. И я, конечно же, сделаю все, что в моих силах. Но люди, увы, разбегаются по домам! Теперь придется заново набирать войско.
— Я не могу постоянно нанимать людей на военную службу! — вдруг заявил Генрих. — Они у меня служить не желают, а я уже исчерпал казну, выплачивая им жалованье. Видно, придется заключить с Шотландией мир. Я слышал, что и казна короля Якова практически пуста. Я заключу с ним мир и отведу от его границ оставшиеся у меня войска. Затем я переброшу армию на юг, где она и будет пребывать в состоянии боевой готовности.
— И к чему же она должна быть готова? — спросила королева-мать.
Я не знаю, зачем она это спросила, но страх в ее голосе прозвучал весьма отчетливо.
— Естественно, к вторжению этого мальчишки! — раздраженно ответил король.
Дворец Вудсток, Оксфордшир. Осень, 1497 год
Грязные, измученные гонцы передавали друг другу свиток с посланием, бережно завернутый в овечью шкуру, и скакали без устали от одного селения до другого, то и дело меняя лошадей, которые не выдерживали бешеной гонки и начинали хромать. «Королю, во дворец Вудсток!» — только и успевали сказать они, и очередной всадник на свежем коне мчался дальше по грязным осенним дорогам, больше похожим на разбитые тропы, и скакал с рассвета до темноты, когда уже невозможно было различать глубокие колеи, заросшие густой травой; тогда ему приходилось ночевать, завернувшись в плащ где-нибудь под деревом и с беспокойством ожидая первых проблесков зари, а потом он снова взлетал в седло и гнал коня дальше, до ближайшего поста, где передавал драгоценный пакет следующему гонцу со словами: «Королю, во дворец Вудсток!»
