Теперь, когда «этот мальчишка» снял шляпу, его золотистые волосы так и вспыхнули под ярким осенним солнцем. Волосы у него были прямые, довольно длинные, но аккуратно подстриженные; они мягко падали ему на плечи, и я заметила, что на затылке они все-таки чуточку вьются. Глаза у него были карие с длинными темными ресницами, лицо загорелое и обветренное. В толпе наших придворных он был явно самым красивым мужчиной, и рядом с ним даже мой муж-король в своих сверкающих доспехах выглядел так, словно просто очень старается быть похожим на короля.
Золотоволосый молодой человек то и дело с беспокойством поглядывал на придворных дам, собравшихся на крыльце, а когда наконец высмотрел среди них свою жену, то сразу просиял, словно им вовсе не грозила страшная опасность, словно грядущая смерть еще не простерла над ним свои крыла. Я искоса глянула на леди Кэтрин и увидела, что и она вдруг сильно переменилась: к бледным щекам прилила кровь, глаза ярко горели, и она, по-моему, даже слегка приплясывала на месте от нетерпения, не сводя глаз с мужа и словно не замечая ни короля, ни парада знамен; казалось, радость просто лицезреть любимого была для нее куда важней всех бед и тревог на свете. Похоже, для них обоих не имело особого значения, в каких сложных обстоятельствах они оказались, раз пока они вместе.
А затем «этот мальчишка», с трудом оторвав взгляд от жены, посмотрел на меня.
Он, разумеется, сразу же меня узнал. И, как я заметила, моментально оценил и элегантность моего платья, и почтительность моих фрейлин, и то, что держусь я как королева. Он обратил внимание даже на мой высокий головной убор и богатую вышивку на платье. А потом наши глаза встретились, и на лице у него засияла веселая шаловливая улыбка, невероятно похожая на улыбку моей матери, когда ей хотелось скрыть за ней некую непочтительность или гнев. Это была улыбка человека, полностью уверенного в себе, улыбка узнавания и радости возвращения. Мне пришлось больно прикусить себе щеку изнутри, чтобы не броситься ему навстречу, широко раскинув руки. Но сердце свое я усмирить не смогла — оно так и прыгало у меня в груди. Я чувствовала, что невольно улыбаюсь во весь рот и мне хочется радостно крикнуть: наконец-то ты дома! Да, «этот мальчишка», который называл себя моим братом Ричардом, наконец-то был дома!
Генрих поднял руку, призывая кавалькаду остановиться, и паж, спрыгнув с седла, бросился к нему и ухватил его коня за узду. Мой муж тяжело спешился, гремя доспехами, и стал подниматься по пологим ступеням на крыльцо мне навстречу; затем он ласково поцеловал меня в губы и, повернувшись к матери, склонил перед ней голову для благословения.
— Добро пожаловать домой, милорд, — громко, чтобы все это слышали, сказала я. — Благослови Господь тебя и твою великую победу.
Странно, но он не сказал ни слова в ответ, хотя на подобное приветствие полагалось ответить, и клерки уже стояли наготове, чтобы записать его слова, сказанные в столь важный исторический момент. Генрих слегка повернулся, и я заметила, что у него перехватило дыхание — это был всего лишь один тихий предательский вздох, но я успела его услышать, — стоило ему взглянуть на леди Кэтрин, будущую вдову «мальчишки». От меня не ускользнул и неожиданно яркий румянец, вспыхнувший у моего мужа на щеках, и огонь в глазах. Генрих шагнул к леди Кэтрин и остановился, не зная, что сказать; он, похоже, совсем ошалел, мгновенно влюбившись, как какой-то мальчишка; он просто дышать не мог, глядя на нее, и совершенно утратил дар речи.
Она склонилась перед королем в подчеркнуто низком, выразительном реверансе, а когда выпрямилась, Генрих взял ее за руку, и она скромно потупилась, но я заметила, как на ее устах промелькнула легкая усмешка. И тут мне наконец стало ясно, почему ее прислали ко мне, почему велели сделать своей фрейлиной и почему ее муж так свободно чувствует себя в свите короля: Генрих впервые в жизни влюбился, но это был наихудший выбор из всех, какой он только мог сделать.
* * *
Леди Маргарет, следившая за каждым шагом своего победоносного сына, тихонько предложила мне зайти к ней до того, как начнется грандиозный пир, и немного побеседовать с ней наедине. Она сообщила, что Генрих выбрал двух фрейлин из моей свиты и двух из ее, чтобы они пока прислуживали леди Кэтрин. Не было сомнений, что у леди Кэтрин вскоре будут и свои фрейлины, и свой небольшой двор, и собственные покои, и она будет жить здесь, как находящаяся в гостях шотландская принцесса, а прислуживать ей будут, преклонив колено.
Леди Кэтрин также пригласили посетить королевскую гардеробную и выбрать себе подходящее платье для пиршества в честь победы Генриха Тюдора. Похоже, мой муж очень хотел бы увидеть ее в платье иного цвета, чем черный.
Я поморщилась, вспомнив, что и мне когда-то приказывали носить платья того же цвета и покроя, что у королевы Анны,
[64]
и все отмечали, как я хороша — особенно по сравнению с бедной больной королевой. А уж ее муж и вовсе глаз от меня не мог отвести. Во время рождественского пира, незадолго до смерти Анны, мы с ней были одеты в одинаковые алые платья, только на ней, бедняжке, яркий шелк выглядел саваном, такой она стала бледной и худой. Тогда как мне очень шел алый цвет, он как бы отбрасывал легкий розовый отсвет на мои щеки, подчеркивал золото моих волос, блеск глаз. Я тогда была еще очень молода, да к тому же влюблена, и вела себя поистине бессердечно. И сейчас, вспомнив, с каким спокойным достоинством держалась Анна, глядя, как я танцую с ее мужем, я вдруг подумала: жаль, что я не успела попросить у нее прощения, ибо теперь-то я понимала ее гораздо лучше, чем тогда.
— Ты не спрашивала у короля, когда леди Кэтрин намерена отправиться домой? — внезапно донесся до меня голос миледи. Она стояла спиной к жалкому огню, горевшему в камине, а озябшие руки спрятала в рукава. Собственно, лишь у камина было относительно тепло, все остальное пространство комнаты прямо-таки дышало холодом.
— Нет, — сказала я. — Может быть, вы у него спросите?
— Я-то спрошу! — воскликнула она. — Я непременно спрошу! А ты спросила, когда этого Перо Осбека отправят в Тауэр?
— А что, теперь его так зовут?
Миледи вспыхнула и моментально разъярилась:
— Да какая разница, как его зовут?! Хоть Питер Уорбойз! Мне это совершенно безразлично!
— Я с королем беседовала лишь накоротке, — сказала я, — поскольку его лордам, а также джентльменам из Лондона не терпелось расспросить его о сражении, так что он, не задерживаясь, сразу прошел вместе с ними к себе.
— А что, там действительно было сражение?
— Нет, настоящего, по-моему, не было.
Она вздохнула, искоса глянула на меня, словно не была уверена, правильно ли поступит, задав следующий вопрос, но все же сказала:
