* * *
Моя мать вошла ко мне с побледневшим лицом, держа в руке письмо.
— Что случилось? Судя по твоему виду, ничего хорошего.
— Я получила от короля Генриха некое предложение. Он считает, что мне следует снова выйти замуж.
Я взяла у нее из рук письмо.
— Тебе? — переспросила я. — Тебе снова замуж? Что он хочет этим сказать?
Я начала быстро просматривать письмо, потом остановилась и посмотрела на мать. Она стала еще бледней, у нее даже губы побелели. Она только кивала в ответ на мои вопросы, словно утратила всякую способность изъясняться словами.
— Замуж за кого? Прекрати, мама! Ты меня пугаешь. Господи, что еще ему пришло в голову! Кого он имеет в виду?
— Якова Шотландского.
[28]
— И мать то ли негромко охнула, то ли усмехнулась. — Ты не заметила? Он там упомянут, в самом начале письма, после приветствий и комплиментов по поводу моей моложавости и хорошего здоровья. Генрих считает, что я должна выйти замуж за короля Шотландии, уехать отсюда в далекий Эдинбург и назад больше не возвращаться.
Я снова принялась читать письмо. В самых вежливых, даже изысканных выражениях Генрих объяснял моей матери, что она очень его обяжет, если согласится встретиться с шотландским послом и принять предложение о браке, переданное королем Шотландии; заодно неплохо было бы и согласовать дату свадьбы, которую король Яков предлагает сыграть этим летом.
Я посмотрела на мать.
— Да он с ума сошел! Он не имеет права тебе приказывать! Тем более приказывать тебе выйти замуж! Да сам он никогда бы на такое не осмелился. Это все наверняка происки его матери. Не можешь же ты отсюда уехать, да, мама?
Она прижала пальцы к губам, чтобы скрыть, как сильно они дрожат.
— Не могу, но, мне кажется, меня вынудят это сделать. Попросту заставят.
— Но, мама, ведь жить здесь без тебя я не смогу!
— А если он прикажет?
— Я не смогу жить без тебя!
— И мне невыносимо тяжело было бы тебя покинуть. Но если король прикажет, у нас не будет выбора.
— Ты не можешь снова выйти замуж! — Меня приводила в ужас даже сама мысль об этом. — Тебе нечего и думать о повторном замужестве!
Она прикрыла глаза рукой.
— Честно говоря, я даже вообразить себе такое не могу. Твой отец… — Голос у нее сорвался. — Элизабет, ты — моя самая любимая дочь, но я сама просила тебя улыбаться, когда ты выходила замуж без любви; я сама твердила своей младшей сестре Кэтрин, что уж ей-то, сестре королевы, более других должно быть понятно, что нам, женщинам, приходится выходить замуж за кого прикажут; я сама согласилась на помолвку Сесили с тем, кого ей в мужья выбрали Генрих и его мать. Я не имею права требовать, чтобы меня, единственную из всех, пощадили. Генрих выиграл битву. Теперь он правит Англией. Если он прикажет мне выйти замуж — хотя бы и за короля Шотландии, — мне придется выйти замуж и отправиться в Шотландию.
— Я уверена, что это происки его матери! — повторила я. — Это наверняка она! Это она, а вовсе не он, хочет убрать тебя со своего пути!
— Да, наверное, — медленно промолвила моя мать. — По всей видимости, это так. Только тут Маргарет просчиталась. Она уже не впервые делает ошибку в том, что касается меня.
— И в чем же она просчиталась?
— А в том, что они хотят, чтобы я, находясь в Эдинбурге, обеспечивала верность шотландского короля новому союзу с Англией. Они хотят, чтобы я помогала Якову поддерживать дружбу с Генрихом. Они думают, что если королевой Шотландии стану я, то Яков никогда не посмеет вторгнуться на территорию моего зятя.
— Но они… — прошептала я.
— Да, они ошибаются, — с мстительным видом подтвердила моя мать. — Ох, как ошибаются! С того дня, как я стану королевой Шотландии, я получу право командовать армией и смогу дать моему новому мужу немало ценных советов, я перестану служить Генриху Тюдору. И уж точно не стану убеждать моего нового супруга поддерживать с ним мирный договор. А если я почувствую себя достаточно сильной и сумею должным образом воздействовать на нужных мне союзников, я первой выступлю против Генриха, я сама направлю на юг ту армию, что всюду сеет страх!
— Ты способна вторгнуться в Англию с армией скоттов? — прошептала я. Вторжение скоттов всегда было ужасом для англичан — точно армия варваров, явившаяся из холодных северных земель, грабящая или уничтожающая все на своем пути. — Неужели ты выступишь против Генриха? Неужели ты хочешь посадить на английский трон нового короля? Неужели у тебя есть… кто-то из Дома Йорков?
Она даже не кивнула — лишь еще шире распахнула свои серые глаза.
— Но как же я? — растерянно пролепетала я. — Как же я и мой ребенок?
* * *
Мы решили, что я попытаюсь поговорить с Генрихом. В последнее время, собираясь в поездку по стране, он каждый вечер приходил ко мне и даже спать стал в моей постели. По всей вероятности, это должно было подчеркнуть наши «чудесные» супружеские отношения и доказать, что наш ребенок был зачат именно в медовый месяц. Ко мне Генрих, естественно, не прикасался, поскольку это могло повредить младенцу, растущему у меня в животе; обычно он съедал легкий ужин, сидя у камина, и ложился рядом со мной в постель. Спал он почти всегда беспокойно, его мучили сны. Часто он вставал среди ночи и часами молился, стоя на коленях, и мне казалось, что его мучает совесть, мучает понимание того, что он вопреки законам Божьим пошел войной на законного короля Англии и разбил мое сердце. В ночной темноте его совесть явно говорила громче, чем честолюбие его матери.
В иные ночи он приходил поздно, засидевшись с матерью над документами, а порой приходил и немного пьяный после веселой попойки с друзьями. Впрочем, друзей у него было немного — только те, что были с ним в ссылке; только на них он действительно мог положиться, ибо они всегда были рядом и поддерживали его, когда он был всего лишь одним из претендентов и отчаянно стремился к трону. По-настоящему кроме матери Генрих любил только троих: своего дядю Джаспера и своих новых родственников, лорда Томаса Стэнли и сэра Уильяма Стэнли. Они, по сути дела, и были его единственными советчиками.
Тем вечером он пришел рано и был задумчив; с собой он принес целую пачку бумаг — все это были просьбы от тех, кто его поддерживал и теперь хочет получить свою долю богатств Англии; мне они напоминали босоногих ссыльных, которые выстроились в очередь за башмаками только что умершего.
— Муж мой, я бы хотела поговорить с тобой. — Я сидела у камина в ночной сорочке и красном капоте; мои волосы были распущены по плечам и тщательно расчесаны. Для Генриха я велела принести немного подогретого эля и маленькие мясные пирожки.
