Вскоре, в самый разгар весны, мы вдруг переехали в Тауэр. Казалось, Генрих разлюбил свой чудесный загородный дворец, хотя еще год назад он клялся мне, что более всего любит бывать именно там. Но сейчас он явно испытывал потребность укрыться за мощными стенами Тауэра, которые в случае чего выдержали бы любой штурм; кроме того, ему нравилось то, что Тауэр находится в самом сердце столицы, доминирует над нею, и в этом замке он, Генрих, чувствует себя ее хозяином. Но Лондон тревожно гудел; все только и говорили что о новом правителе, а гуртовщики, пригонявшие скот на рынок Смитфилд, рассказывали, что видели какого-то поистине бесценного белого барана, который так и сверкал в лучах восходящего солнца на склоне холма. Торговки рыбой, сидевшие на набережной, клялись, что года два назад темной ночью видели, как водные ворота Тауэра тихо приподнялись и выпустили наружу маленькую лодочку; причем ворота приподняли совсем немного, так что с их нижнего края на сидевшего в ялике маленького мальчика капала вода; мальчик этот и был тем самым «цветком Йорка», и он быстро поплыл вниз по реке навстречу свободе.
Мы с Генрихом заняли королевские покои в Белой башне,
[42]
и наши окна смотрели как раз на то, более низкое строение, где некогда жили два мальчика: мой брат Эдуард, тщетно ожидавший своей коронации, и мальчик-паж, которого мы с матерью отослали туда вместо Ричарда. Генрих заметил, как сильно я побледнела, войдя в эти покои, ярко освещенные огнем, пылавшим в каминах, и увешанные роскошными гобеленами, и ласково пожал мне руку, но ничего не сказал. Нашего сына нянька внесла следом за нами, и я тут же ровным тоном распорядилась:
— Принц Артур будет спать в моих личных покоях, в соседней со мной комнате.
— Моя матушка уже отнесла в твою спальню распятие и молитвенник, — сказал Генрих. — Она вообще все для тебя чудесно устроила, а детскую для Артура велела приготовить на другом этаже.
Я не стала тратить время на бессмысленные споры.
— Я не останусь в этом дворце, если мой ребенок не будет спать рядом со мной.
— Элизабет, — ласково начал Генрих, — ты же знаешь, что здесь нам ничто не грозит, здесь куда безопасней, чем где бы то ни было еще.
— Мой сын будет спать рядом со мной.
Он кивнул. И спорить не стал; он не стал даже выяснять, чего именно я боюсь. Мы были женаты всего около года, но некоторые темы в наших разговорах уже были окутаны неколебимым молчанием. Мы, например, никогда не говорили об исчезновении моих братьев — чужой человек, послушав наши разговоры, решил бы, что мы тщательно храним некую ужасную тайну: тайну собственной вины. Мы также никогда не упоминали тот год, который я провела при дворе Ричарда. Не говорили мы и о том, как был зачат наш сын Артур, который отнюдь не был — вопреки радостным заявлениям миледи королевы-матери — плодом любви, зачатым в медовый месяц, в первую же брачную ночь, в освященном церковью браке. Прожив вместе всего лишь год, мы с Генрихом уже были вынуждены хранить в молчании столько всяких тайн! А сколько лжи мы поведаем людям, прожив вместе десять лет?
— Но это же просто странно, — пожал плечами Генрих. — И люди непременно станут болтать…
— Почему, кстати, мы вообще сюда переехали, а не остались в загородном дворце? — прервала его я.
Он, смущенно переступая с ноги на ногу и не глядя на меня, пояснил:
— Мы хотим в следующее воскресенье отслужить торжественную мессу. Будет устроена пышная процессия, в которой должны участвовать все мы.
— Что значит «все мы»?
Ему стало совсем не по себе.
— Вся королевская семья…
Я молча ждала продолжения.
— Твой кузен Эдвард тоже намерен к нам присоединиться, — промямлил Генрих.
— Какое отношение имеет к этому Тедди?
Генрих взял меня за руку и отвел в сторону, подальше от фрейлин, которые бродили по моим новым покоям, обсуждая красоту гобеленов, вытаскивая из корзинок шитье и раскладывая на столиках карточные колоды. Кто-то уже настраивал лютню; дребезжащие аккорды гулко разносились по просторным комнатам. Я была, пожалуй, единственной, кому этот холодный и мрачный замок был ненавистен; похоже, все остальные считали его знакомым старым домом. Мы с Генрихом вышли на длинную галерею, пол которой был так густо устлан свежей травой, что от ее аромата прямо-таки голова кружилась.
— По слухам, Эдвард сумел бежать из Тауэра и собирает армию в Уорикшире.
— Эдвард? — глупо переспросила я.
— Да, да, Эдвард Уорик! Твой драгоценный кузен Тедди! Так что подобные слухи необходимо опровергнуть. Тедди пройдет вместе с нами по улицам до собора Святого Павла; пусть каждый лондонец увидит его собственными глазами и поймет, что мальчик является членом нашей семьи, и весьма ценным ее членом.
Я кивнула и переспросила:
— Значит, Тедди пойдет вместе с нами? Ты хочешь всем его показать?
— Да.
— Чтобы все увидели его и поняли, что он здесь, а не собирает войско в Уорикшире под свои боевые знамена?
— Да.
— И, самое главное, люди увидят, что он жив…
— Да, конечно.
— …а значит, эти слухи умрут сами собой?
Генрих напряженно ждал, что я скажу еще. И я сказала:
— В таком случае после этой процессии Тедди мог бы снова жить с нами как член семьи. Как тот, каким ты хочешь его перед всеми выставить. Как наш любимый кузен. Пусть он свободно пройдет к собору вместе со всеми нами, пусть вместе с нами выстоит мессу, а потом пусть свободно живет с нами вместе. И пусть этот спектакль превратится в реальную действительность. Вот что тебе нужно сделать, если ты настоящий король! Ты хочешь сыграть роль настоящего короля, надеясь, что тебя и воспринимать все будут как настоящего короля. Я готова принять участие в этом спектакле и изобразить любящую Тедди кузину, и он, разумеется, согласится изобразить моего обожаемого кузена, который по-прежнему живет вместе со всеми нами, но только в том случае, если ты все это действительно воплотишь в жизнь.
Генрих явно колебался, и я твердо заявила:
— Таково мое условие. Если ты хочешь, чтобы я вела себя так, словно Тедди — наш любимый кузен, свободно живущий с нами вместе, тогда этот спектакль должен стать реальной действительностью. Только в этом случае я пойду вместе с тобой в воскресенье, приму участие в этой процессии и буду всячески показывать, что и Тедди, и все Йорки — отныне твои верные сторонники. И ты отныне будешь обращаться со мной и со всеми членами моей семьи так, словно действительно нам доверяешь.
Он еще мгновение колебался, потом сказал:
— Хорошо. Если с помощью этого шествия удастся погасить слухи о готовящемся мятеже, если все, увидев Тедди, решат, что он живет с нами вместе как законный член семьи, то он покинет Тауэр и будет повсюду жить с нами вместе.
