Потом постучалась к ней в спальню, настежь распахнула дверь, вошла, но и там, увы, моей матери не оказалось. Мало того, с постели были сняты простыни, виднелся только голый матрас, а с деревянных столбиков стащили балдахин. Но это означало, что она — куда бы она ни направилась — свои постельные принадлежности захватила с собой. Я открыла сундук в изножии кровати и увидела, что материна одежда тоже исчезла. Я подбежала к туалетному столику, за которым горничная обычно расчесывала матери волосы — там было пусто: исчезло посеребренное зеркало, и гребни из слоновой кости, и золотые шпильки для волос, и хрустальный флакон с маслом лилии.
Сомнений не оставалось: ее покои враз опустели, и больше всего это было похоже на поспешное бегство или на колдовство. Моя мать словно растворилась в воздухе в течение одного-единственного утра, да что там — в течение нескольких мгновений!
Я резко развернулась и поспешила в покои королевы, которые занимала моя свекровь со своими приближенными. Там же находился ее рабочий кабинет, смежный с кабинетом Генриха; оттуда она осуществляла руководство своими огромными земельными владениями и, по сути дела, правила всем королевством, пока ее фрейлины в гостиной шили рубашки для бедных и вслух по очереди читали отрывки из Библии. В покоях леди Маргарет всегда кишел народ; кто-то приходил, кто-то уходил, кто-то приносил прошения; и я, еще только подходя к ее дверям, издали услышала веселое гудение голосов в гостиной. Наконец двери передо мной распахнули, объявили о моем приходе, и я вошла, тут же увидев миледи, сидевшую под золоченым балдахином точно восточная царица, в окружении многочисленных фрейлин, среди которых я заметила и фрейлин моей матери. Фрейлин там была прямо-таки целая толпа, и те из них, что прежде имели отношение к моей матери, таращили на меня глаза с таким выражением, словно им не терпелось поведать мне на ухо некую тайну, разглашать которую строго запрещено; впрочем, кто бы ни увез из дворца мою мать, думала я, он, несомненно, позаботился о том, чтобы ее фрейлины держали рот на замке.
— Миледи, — сказала я буквально на ходу, лишь слегка присев перед ней, ибо мне первой следовало приветствовать ее как свою свекровь и мать короля. Она встала мне навстречу, ответила мне еле заметным кивком, и мы обе изобразили «родственный поцелуй», едва коснувшись холодных щек друг друга. Когда ее губы коснулись моего лица, я даже дыхание затаила, так неприятно было вдыхать дымный запах ладана, которым были вечно пропитаны ее головной убор и вуаль. Затем мы обе отступили назад и смерили друг друга взглядом.
— Где моя мать? — дерзко спросила я.
Она помрачнела, но я чувствовала: в душе она ликует; прямо-таки плясать от радости готова.
— Возможно, тебе лучше поговорить об этом с моим сыном, нашим королем.
— У него заседание тайного совета, которое мне бы не хотелось прерывать. Впрочем, если вы настаиваете, я готова войти туда и задать этот вопрос прямо своему мужу; и при этом непременно сошлюсь на то, что это вы меня к нему послали. Но, может быть, вы все-таки сами скажете, где моя мать? Или вы не знаете? Может быть, вы только делаете вид, что вам известно все, что делается в стране?
— Разумеется, мне все известно! — заявила она, моментально оскорбившись. Затем опомнилась, огляделась, увидела алчные лица любопытствующих и жестом пригласила меня последовать за ней во внутренние покои, где можно было спокойно поговорить наедине. Я последовала за ней, но успела заметить, что среди фрейлин моей матери кое-кого не хватает. Там, например, не было моей сводной сестры Грейс, побочной дочери моего отца. Впрочем, я надеялась, что верная Грейс отправилась вместе с моей матерью — где бы та сейчас ни была.
Миледи сама закрыла за нами дверь и жестом велела мне сесть. Но даже в такую минуту мы обе старательно соблюдали придворный протокол, так что сели мы одновременно.
— Где моя мать? — снова спросила я.
— Она — зачинщица нового мятежа, — тихо сказала миледи, — она была в центре всех заговоров; она посылала деньги и людей Франсису Ловеллу; она состояла с ним в переписке и была прекрасно осведомлена обо всех его действиях; она постоянно его поддерживала, давала советы, подсказывала, в каком из домов он сможет найти убежище, кто за пределами Йорка может предоставить ему людей и оружие. Пока я занималась подготовкой поездки моего сына по стране, она готовила против него восстание. Короля должны были захватить прямо в пути! Твоя мать — наш враг! Она враг и твоему мужу, и твоему сыну, Элизабет! И мне, право, очень жаль тебя.
Я была оглушена всеми этими сведениями, но тут же ощетинилась:
— Я не нуждаюсь в вашей жалости!
— Да нет, нуждаешься, — усмехнулась миледи. — По сути дела, твоя родная мать готовит заговор против тебя же! Против твоего мужа короля и против твоего сына! Она жаждет падения и гибели Тюдоров. Она всеми силами поддерживала мятеж, поднятый Ловеллом, а теперь ведет тайную переписку со своей невесткой во Фландрии, настаивая, чтобы та организовала новое вторжение!
— Нет! Моя мать никогда ничего подобного не сделала бы!
— У нас есть неопровержимые доказательства, — сказала миледи. — И нет ни малейших сомнений. Хотя мне очень жаль, что это так. Какой позор! И прежде всего позор для тебя и твоей семьи. Ваше славное имя будет навеки опозорено и…
— Где она? — прервала я леди Маргарет. Больше всего я боялась, что мать заперли в Тауэре, там же, где держали ее сыновей, и она тоже никогда оттуда не выйдет.
— Она удалилась от мира! — торжественно промолвила моя свекровь.
— Что?
— Она осознала свои заблуждения и решила поселиться в аббатстве Бермондси, где станет молиться и каяться в совершенных грехах под присмотром добрых сестер. Она сама выбрала это место. Когда мой сын предъявил твоей матери неопровержимые доказательства ее участия в заговоре, она согласилась с тем, что согрешила и теперь ей придется уехать.
— Я хочу ее видеть.
— Ты, безусловно, можешь поехать и повидаться с нею, — тихо сказала леди Маргарет, и я заметила, как в ее затуманенных глазах мелькнула слабая надежда. — Ты можешь даже остаться там с нею.
— Разумеется, я не собираюсь оставаться в Бермондсейском аббатстве! Я просто хочу навестить свою мать. Кроме того, я непременно поговорю с Генрихом. Она должна вернуться сюда.
— Твоей матери нельзя иметь ни богатства, ни влияния, — пожала плечами леди Маргарет. — Она непременно сразу же воспользуется и тем, и другим в борьбе против твоего мужа и твоего сына. Я знаю, что ты горячо ее любишь, но пойми, Элизабет, она стала твоим врагом. Разве может она быть настоящей матерью тебе и твоим сестрам, если дает огромные средства тем, кто хочет свергнуть Генриха Тюдора? А она посылала им не только деньги и многочисленные письменные советы; она плела заговор, состоя в переписке с герцогиней Маргаритой, которая собирает армию, готовую вторгнуться на наши земли. Она жила с нами, играла с твоим ребенком, нашим драгоценным принцем, она каждый день виделась с тобой и одновременно вынашивала план нашего свержения!
