— Да то и значит! Создадут заново. Из ничего. Вернут из царства мертвых.
— Кого «вернут из царства мертвых»?
Он презрительно меня передразнил, уже направляясь к дверям:
— «Кого»! А ты как думаешь? Или ты знаешь, кто это должен быть? — Я промолчала, а он невесело хохотнул и сказал: — Ладно, сейчас я вынужден с тобой проститься, моя красавица, но я очень надеюсь, что вернусь в твою теплую постель, будучи королем Англии.
— А как же иначе? — глупо спросила я. — В качестве кого еще ты можешь ко мне вернуться?
— В качестве мертвеца! — не моргнув глазом, ответил Генрих.
Я мигом соскользнула с постели и бросилась к нему, протягивая руки. Он ласково сжал их, но к себе меня не привлек, а так и держал на расстоянии вытянутой руки, внимательно вглядываясь в мое лицо, словно искал там признаки обмана и предательства.
— Как ты думаешь, твой брат Ричард у герцогини прячется? — как бы между прочим спросил он, словно этот вопрос его не слишком интересовал. — И явит себя как плод длительного сговора между ней и твоей матерью? Наверное, твоя мать отправила его к ней, как только ему стала грозить опасность? А в Тауэр сунула подменыша? Он ведь, должно быть, все эти четыре года спокойно прожил у твоей тетки? Спокойно выжидал, когда ради него разразится война? Тогда он сможет вылезти из укрытия и с торжеством взойти на престол! Точно Иисус, поднявшийся со смертного ложа, нагой, прикрытый лишь плащаницей, весь в боевых ранениях! Торжествуя над смертью и надо мной!
Я не могла посмотреть ему в глаза.
— Не знаю, — пролепетала я. — Я ничего не знаю. Клянусь Господом, Генри…
Он остановил меня.
— Не давай ложных клятв, — сказал он. — На моем пути было достаточно людей, которые по десять раз на дню клялись мне в верности и предавали меня. От тебя я хочу услышать только одно: правду, просто правду.
Но я стояла перед ним и молчала, и он, словно поняв, что между нами не может существовать «просто правды», кивнул и вышел из комнаты.
Замок Ковентри. Лето, 1487 год
Генрих предупредил свою мать и меня, что нам в его отсутствие следует делать вид, словно наша поездка по стране спокойно продолжается, мы по-прежнему наслаждаемся чудесной летней погодой и ни о чем не тревожимся. И мы действительно постоянно приглашали к себе музыкантов и артистов, устраивали танцы и живые картины, а вскоре намечался еще и турнир, на который все лорды должны были прибыть в Ковентри, как на празднество. Но при этом каждому следовало привести с собой свое войско, полностью экипированное и готовое к войне с Ирландией. Мы должны были демонстрировать полную уверенность и спокойствие, но тайно готовиться к войне.
Миледи оказалась на это не способна. Она не могла притворяться королевой в окружении счастливых придворных, когда каждый день из Ирландии прибывал очередной гонец с новой порцией самых неприятных новостей. Джон де ла Поль и Франсис Ловелл высадились в Ирландии с мощным, хорошо обученным двухтысячным войском, и теперь миледи даже на ходу постоянно перебирала бусины четок и шептала молитвы во спасение своего сына, во избавление его от опасности.
Мы узнали — и Генрих был прав, предполагая это в разговоре со мной, — что в Дублине был коронован некий принц Эдвард Уорик, которого провозгласили законным правителем Англии, Ирландии и Франции.
Со мной миледи разговаривать совсем перестала; мало того, она не в силах была даже в одной комнате со мной находиться. Во мне, своей невестке, она видела всего лишь дочь ненавистного Дома Йорков, вновь угрожавшего ее сыну, всего лишь племянницу герцогини Маргариты, щедро снабжавшей Ирландию золотом и оружием, и племянницу второй своей тетки, Элизабет Йорк, обеспечившей мятежников войсками. Ну и, разумеется, я была для нее дочерью женщины, являвшейся мозговым центром всех заговоров, что ныне пряталась за высокими стенами Бермондсейского аббатства. Отныне миледи не желала не только разговаривать со мной, но старалась даже не смотреть на меня. И лишь один раз за весь этот трудный период она окликнула меня, когда я проходила мимо ее покоев со своими сестрами и кузиной. Мы направлялись на конюшню, собираясь ехать на прогулку верхом. Миледи подошла ко мне и положила руку мне на плечо, а я склонилась перед ней в реверансе и стала ждать, что ей угодно будет сказать мне.
— Ты знаешь, не так ли? — потребовала она ответа. — Ты знаешь, где он? Ты знаешь, что он жив?
Я ничего не могла ей ответить и лишь смотрела в ее искаженное, побелевшее от страха лицо. Потом я все же сказала холодно:
— Я вас не понимаю. Что вы имеете в виду?
— Ты меня прекрасно поняла! И знаешь, что я имею в виду! — тут же разъярилась она. — Тебе известно, что он жив. Известно, где он находится. Известно, какую судьбу они ему уготовили!
— Может быть, я лучше позову ваших фрейлин? — осторожно спросила я. Мне казалось, что у нее начинается припадок, так сильно дрожала ее рука, сжимавшая мое плечо, а взгляд, и без того всегда очень внимательный, был прямо-таки прикован к моему лицу, словно ей хотелось силой пробраться в мои мысли. — Вы слышите меня, миледи? Может быть, мне позвать ваших фрейлин? А потом мы поможем вам добраться до вашей спальни и лечь в постель…
— Тебе удалось обмануть моего сына, но меня ты не проведешь! — прошипела она. — Ты еще поймешь, что всем здесь распоряжаюсь я! Поймешь, что каждый, у кого в голове таятся предательские мысли, будет наказан — высокое положение он занимает или низкое. Головы предателей следует отсечь от их испорченных мерзких тел! Никому из предателей, аристократ он или последний бедняк, в день Страшного суда не будет пощады! Агнцы будут отделены от козлищ! Нечистые отправятся прямиком в ад!
Сесили в полном ужасе уставилась на свою крестную мать. Потом шагнула к ней, пытаясь ее поддержать, но тут же съежилась и попятилась — такой мрачный, исполненный ярости и душевной муки взгляд бросила на нее миледи.
— Видимо, я просто неправильно вас поняла, — холодно заметила я. — Вы ведь имели в виду того претендента, что объявился в Ирландии? Кстати, все мы, несомненно, скоро узнаем, будете ли вы всем здесь распоряжаться или же вам придется в ужасе бежать отсюда.
При слове «бежать» миледи еще сильней стиснула мое плечо и слегка пошатнулась.
— Значит, ты мне враг? Признайся честно. Пусть в наших отношениях царит ясность. Ты мне враг? Ты враг моему любимому сыну?
— Я ваша невестка и мать вашего внука, — спокойно ответила я. — Вы сами получили то, что хотели. А уж вопрос о том, люблю я вашего сына или ненавижу, мы как-нибудь решим сами. Без вашего участия. Люблю ли я вас или ненавижу? Что ж, я думаю, ответ вы и так знаете. Ведь вы приложили к этому немало усилий.
Она оттолкнула меня, словно ей было противно даже прикасаться ко мне, и с грозным видом предупредила:
— Учти: ты будешь уничтожена в тот же день, как только поднимешь его против нас. Я еще успею это увидеть.
