— Я больше никогда не стану прятаться в убежище, — ровным тоном заявила я. — И не стану растить сына в четырех жалких темных комнатушках.
Он взял меня за руку.
— В любом случае спасайте себя, — сказал он. — Ступайте в Тауэр. Посадят ли они на трон Эдварда Уорика или кого бы то ни было еще…
Я даже не стала спрашивать, кого еще они могут использовать в качестве принца Йоркского. А Генрих, так и не договорив, горестно покачал головой и сказал:
— Никто не может мне сказать, кто там еще скрывается, выжидая нужного момента. У меня есть враги, но я не знаю даже, живые они или мертвые. Иной раз мне кажется, что либо я гоняюсь за призраками, либо за мной охотится армия призраков… — Он помолчал, взял себя в руки и продолжил: — Так или иначе, кто бы они ни были, они из Дома Йорков, и ты с ними будешь в безопасности. А наш сын будет в безопасности с тобой. И дай мне слово, что защитишь мою мать!
— Ты что, заранее готов к тому, чтобы проиграть? — с недоверием спросила я, взяла его руки в свои и тут же почувствовала, как напряжены его пальцы, как нервно бьется пульс. Он весь с головы до пальцев ног буквально застыл от снедавшей его душу тревоги.
— Не знаю, — сказал он. — Никто этого заранее знать не может. Но если вся страна поднимется на поддержку самозванца, тогда, конечно, наши силы окажутся неравны. Ирландцы будут сражаться не на жизнь, а на смерть, а наемникам хорошо заплатили, взяв с них слово непременно довести до конца то, что им поручено. Тогда как со мною рядом сейчас совсем немного людей, готовых стоять за меня до конца. Та армия, с которой я сражался при Босуорте, получила деньги и отправилась по домам. А новую армию я не могу вдохновить обещаниями свежих трофеев или наград. Если у повстанцев действительно есть настоящий принц, которого они могут возвести на трон, тогда я, вероятно, проиграл.
— Настоящий принц? — переспросила я, но он мне не ответил.
Мы вышли из тени огромной арки ворот, и воины радостными криками стали приветствовать своего короля. Генрих махнул им рукой и повернулся ко мне.
— Я поцелую тебя, — предупредил он меня на всякий случай, но я и так понимала, что мы должны являть собой вдохновляющую картинку для его солдат. Он обнял меня и притянул к себе. Его легкие боевые доспехи оказались какими-то очень твердыми, и у меня было такое ощущение, словно я обнимаю не человека из плоти и крови, а металлическую статую. Я посмотрела в хмурое лицо мужа, а он нагнулся и поцеловал меня. Мне было страшно неудобно и неприятно в его металлических объятиях, однако меня вдруг охватила жалость к нему.
— Да благословит тебя Господь, муж мой, да вернет он тебя домой, ко мне, невредимым! — дрожащим голосом сказала я.
Над войском пролетел восторженный рев: всем явно понравился наш прощальный поцелуй. Но Генрих, казалось, ничего этого не слышит. Он внимательно посмотрел на меня и спросил:
— Ты действительно хочешь, чтобы я к тебе вернулся? Ты даришь мне свое благословение?
— Конечно! — в искреннем порыве воскликнула я. — Конечно, я этого хочу! И буду молиться, чтобы Господь позволил тебе вернуться ко мне живым и невредимым. Не тревожься: я сумею сохранить нашего сына и защитить твою мать.
На мгновение мне показалось, что больше всего ему сейчас хочется немного задержаться и поговорить со мной по душам, нежно и откровенно — как он никогда еще не разговаривал со мною.
— Я должен идти, — сказал он с явной неохотой.
— Иди, — кивнула я. — И непременно пришли мне весточку, как только сможешь. Я буду ждать и молиться, чтобы все у тебя было хорошо.
Генриху подвели его крупного боевого коня и помогли сесть в седло; знаменосец уже приготовился скакать впереди, и боевой бело-зеленый штандарт Тюдоров, украшенный красным драконом, трепетал у него над головой. Другой флаг, королевский, развернут не был. В последний раз я видела королевский штандарт над армией, во главе которой скакал Ричард, человек, которого я любила. Я даже руку к сердцу прижала, чтобы утишить внезапный приступ душевной боли.
— Благослови тебя Господь, жена моя, — сказал Генрих, но у меня уже не было сил еще раз ему улыбнуться. У него был тот же боевой конь, что и во время сражения при Босуорте, и тогда он стоял на вершине холма, а Ричард скакал ему навстречу — навстречу своей смерти. Там, при Босуорте, Генрих впервые развернул флаг Тюдоров, а Ричард срубил его древко во время своей последней, предсмертной, атаки.
Я подняла руку в прощальном жесте, но меня душили слезы, и я не смогла повторить свое благословение. Генрих ждать не стал и, пришпорив коня, двинулся во главе своей армии на восток, где чуть дальше Ньюарка, как докладывали его шпионы, уже заняла боевые позиции огромная армия Йорков.
Замок Кенилуорт, Уорикшир. 17 июня 1487 года
Фрейлины, собравшись в моих покоях, ждали вестей с поля брани, но матери короля с нами не было — она стояла на коленях в прекрасной кенилуортской часовне и молилась за сына. Мы услышали топот копыт на дороге, затем скрежет поднимаемой решетки ворот и опускаемого моста, и вскоре всадник уже скакал по двору замка. Сесили подлетела к окну и, вытянув шею, выглянула наружу.
— Гонец! — воскликнула она. — Это королевский гонец!
Я встала, надеясь, что сейчас он появится в дверях, но потом поняла, что миледи наверняка успеет перехватить его, прежде чем он до меня доберется, и, бросив фрейлинам: «Ждите здесь!», выскользнула из зала. Я быстро спустилась по лестнице прямо на конюшенный двор и, разумеется, тут же увидела, как миледи в своем черном платье широким шагом устремилась навстречу спешившемуся гонцу.
— Мне было велено передать все вам и ее милости королеве, — сказал он, и я услышала, как миледи тут же его поправила:
— Жене короля. Она еще не коронована. Вы можете все сказать мне, а я ей передам.
— Я здесь, — успела вмешаться я. — И сама хотела бы узнать все из первых рук. Итак, каковы новости?
Гонец повернулся ко мне.
— Начало было очень неудачным, — сказал он. — Они по пути постоянно пополняли свою армию новыми воинами. Да и шли они куда быстрее, чем мы предполагали. У ирландцев очень легкие доспехи, а оружия они с собой всегда берут немного. Германские же наемники и вовсе напоминают некий стремительный поток, который остановить невозможно!
Королева-мать побелела и слегка пошатнулась; казалось, она сейчас упадет в обморок. Но мне-то не раз доводилось и раньше встречать гонцов, прибывших с поля брани, и я резко пресекла намерение гонца рассказывать слишком подробно, сказав:
— Не стоит сейчас говорить об этом! Прошу вас, сообщите главное, то есть конец того послания, которое вам приказано передать, а не его начало. Король жив или погиб?
— Жив, — сказал гонец.
— Он победил?
— Да, его командиры одержали победу.
Я решила не обращать внимания на эту поправку и продолжала задавать вопросы:
