Но я была слишком горда, чтобы жаловаться, и каждый раз предлагала ей:
— Приходите в любое время, если вам захочется погреться. Я всегда буду вам рада. — А про себя я улыбалась, понимая, что подобным проявлением щедрости и великодушия мне удается полностью гасить ее недовольство моей «экстравагантной расточительностью». И при этом мне не нужно было унижаться и напоминать ей о тех годах, которые она провела в холодном замке Уэльса, вдали от королевского двора моего отца, который всегда славился такой же «экстравагантной расточительностью», вдали от этих чудесных покоев, не имея никакой возможности погреться у настоящего огня.
Некоторое время миледи смотрела на огонь, жарко пылавший в камине, потом обратила внимание на мое теплое нарядное платье.
— Странно, — заметила она, — что ты сидишь дома, а не поехала на прогулку вместе с Генрихом. Это нездорово — постоянно сидеть за закрытыми дверями. Мой сын каждый день, в любую погоду, выезжает на прогулку верхом, а я непременно гуляю по парку.
Я повернулась к окну — по толстым стеклам стекали серые струи дождя.
— Генрих как раз выразил желание, чтобы я сидела дома и как можно больше отдыхала, — с невинным видом заявила я.
Взгляд миледи тут же стал острым, почти пронзительным; она так и уставилась на мой живот.
— Ты что, снова беременна? — шепотом спросила она. Я с улыбкой кивнула, и она несколько обескураженным тоном заявила: — Но он мне ничего не говорил!
— Я его попросила пока этого не делать, поскольку и сама не была до конца уверена, — сказала я.
Миледи явно рассчитывала, что ее сын всегда будет абсолютно все ей рассказывать вне зависимости от того, хочу ли я делиться с ней определенными новостями, касающимися лично меня.
— Ну что ж, теперь ты будешь получать столько дров, сколько тебе понадобится, — заявила миледи, охваченная внезапным приступом щедрости. — А я еще и из моих собственных запасов дровишек тебе пришлю. Они из яблоневых садов. Всегда следует топить камин яблоневыми дровами, они так чудесно пахнут! — Она улыбнулась. — Правда, это дорогое удовольствие, но ничто не может быть слишком хорошо или слишком дорого для матери следующего моего внука!
Или внучки, подумала я, но вслух ничего не сказала.
Моя кузина Мэгги тоже была беременна, и мы с ней сравнивали величину животов и рассказывали друг другу о своих новых, невероятных пристрастиях в еде; мы обе мучили поваров, требуя, чтобы нам подали то угорь с марципанами, то баранину с вареньем.
Вскоре пришли вести, от которых даже наш король несколько повеселел. Его людям удалось захватить корабль, который привез в Корк «этого мальчишку». Генрих приказал своим судам постоянно дрейфовать у берегов Ирландии, а капитана судна и пресловутого торговца шелками, у которого якобы служил юноша, допросить с пристрастием. Купец, правда, клялся, что понятия не имеет, где сейчас его подручный, однако во всем остальном его признаться заставили.
Вечером Генрих пришел ко мне с целым кувшином подогретого эля, а для меня принес кружку сдобренного специями питательного отвара из ячменя.
— Моя матушка сказала, что теперь тебе следует все время это пить, — сказал он, нюхая отвар. — Не знаю, правда, понравится ли тебе…
— Могу совершенно точно сказать: не понравится! — лениво откликнулась я, лежа на кровати. — Она вчера вечером уже заставила меня выпить эту гадость; вкус у этого отвара настолько отвратительный, что я попросту потом вылила его в окошко. Даже Мэгги такое не стала бы пить, хотя она у нас покорная, как рабыня, и беспрекословно слушается миледи.
Услышав это, Генрих распахнул окно, весело крикнул: «Guardez l’eau!»
[52]
— и выплеснул напиток в дождливую ночь.
— Ты сегодня выглядишь вполне довольным жизнью, — заметила я и, соскользнув с постели, села с ним рядом у огня.
Он улыбнулся.
— Я бы хотел поделиться с тобой одним планом. Я хочу отправить нашего Артура в Уэльс, в замок Ладлоу — пора ему иметь собственный двор.
Меня тут же охватили сомнения:
— Ох, Генри, он еще так мал!
— Да нет, он уже вполне большой мальчик, ему целых шесть лет! И потом, он ведь принц Уэльский! Он должен сам править собственным княжеством.
[53]
Я колебалась. Мой брат Эдуард когда-то несколько лет прожил в Уэльсе, также будучи принцем Уэльским, а потом, когда он ехал домой на похороны отца, его взяли в плен и заключили в Тауэр. И теперь я ничего не могла с собой поделать: меня просто в ужас приводила мысль о том, что и мой Артур поедет по той же дороге — на восток через селение Стоуни-Стратфорд, где и были взяты в плен мой брат и мой дядя Энтони; и мы их никогда больше не видели.
[54]
— Не беспокойся, я позабочусь о его безопасности, — пообещал Генрих. — А уж в Уэльсе ему никакая опасность грозить и подавно не будет. Там у него будет не только собственный двор, но и собственная стража. И — что гораздо важнее — там ему ни один претендент грозить не посмеет. Кроме того, мне все-таки кое-чего удалось добиться в результате поимки этого торговца шелками. Пусть и немногого, но и это все-таки лучше, чем ничего. Дело-то непростое.
— И чего же тебе удалось добиться?
— На самом деле этот купец оказал нам большую помощь после того, как мой советник сумел с помощью разумных доводов убедить его перейти на нашу сторону. И теперь он, можно сказать, наш верный союзник.
Я кивнула. Это означало, что один из шпионов Генриха сумел «переубедить» купца, либо пригрозив ему, либо его подкупив, и тот рассказал все, что знает об очередном претенденте; теперь Генрих будет платить ему за то, что он будет для нас шпионить, а при случае и предаст «этого мальчишку», кем бы тот ни был. Таким образом, «мальчишка» уже лишился своего бывшего друга и покровителя, но, скорее всего, даже не подозревает об этом.
— И он сказал, кто такой этот мальчик?
— Нет, никто не может толком понять, кто он такой. Купец говорит, что ему известно только то имя, которым мальчишка себя обычно называет.
— А он называет себя Ричардом?
— Да.
— А хоть какие-нибудь доказательства этого ваш купец видел?
— Нет, этот купец, Прегент Мено, познакомился с ним уже при дворе португальского короля, где все его считали твоим братом Ричардом. Мальчишка пользовался большой популярностью среди сверстников, был прекрасно одет и блистал хорошим образованием. Он всем рассказывал, что ему неким чудесным образом удалось бежать из Тауэра и спастись.
