— Ее теперь даже рабыней оставить нельзя, неразумный.
— Мне не нужна рабыня…
— А тебя никто и спрашивать не будет. Свяжут, как сноп, а ее отцу отправят, — отрезал Велимир.
— Я теперь имею право голоса. У совета рода решения испрошу. Пусть старики свое слово скажут. А Колобор у богов спросит.
Разгоряченные спором, отец и сын подхватились со своих мест. Сейчас они стояли один напротив другого и в обоюдном упрямстве как никогда были похожи между собой.
— Неслух! Тебе мало, что в Сокола стрельнули? На весь род, все городище беду накликать хочешь? — возмущенно кричал Велимир — куда и подевалась его обычная сдержанность. — Из-за девки поганой, чужачки! Хочешь, чтобы тебя тоже прокляли, как и их поганый род? Из-за блажи! Я сказал: не бывать тому!
— Так и я своему слову хозяин! — выкрикнул прямо в лицо отцу Чеслав.
— Не повиноваться отцу вздумал? — взревел доведенный до бешенства Велимир и, не стерпев такого откровенного непочтения, заехал сыну по шее.
Чеслав качнулся от затрещины, но устоял. В наступившей тишине неожиданно раздался какой-то звук, как будто хрустнула сухая ветка, на которую наступила неосторожная нога. Мужчины, несмотря на только что происшедшее, тут же обратились в слух и внимание.
— Кто там? — выждав какое-то время, крикнул Велимир.
В ответ — тишина. Эта внезапная помеха дала мужчинам время остыть. Велимир сделал несколько шагов в сторону, постоял, глядя куда-то в пространство, и, немного помолчав, проникновенно произнес:
— Пойми, я тебе худого не желаю, Чеслав, только добра… Если бы ты только знал, как мне дорог, сынок!.. Пойду сторóжу проверю. Видишь, напасть за напастью. — Велимиру самому было неприятно за свою горячность.
Снова подойдя к сыну, он потрепал его по ушибленной шее и добавил:
— А ты вот что, беги за Марой, да как совсем стемнеет, приведи ее к Соколу, чтобы никто не видел. Без нее не обойтись старику. Да по сторонам гляди хорошенько, как бы на стрелу опять не нарвался.
— Хорошо, отец. Прости… — Чеслав тоже чувствовал муть болотную в груди от такого разговора с отцом.
Велимир еще долго задумчиво смотрел вслед удаляющемуся сыну. Он вспомнил его маленьким, когда мальчонка неуверенно пытался делать свои первые шаги и, цепляясь за его большую руку, лопотал что-то на не понятном никому языке. Как он радовался тогда его первым шагам и словам! Какую нежность испытывал к тому маленькому мужичку. Велимир невольно улыбнулся своему воспоминанию. Вспомнил он и Росаву…
А Чеслав тем временем выбрался за ворота городища и углубился в лес, который уже начали завоевывать сгущающиеся сумерки.
Когда Чеслав пришел к пещере, ему показалось, что Мара знала о его приходе. Она стояла у входа в свое каменное жилище и совсем не удивилась, увидев его.
— Вижу, молодой месяц ко мне спешит с первыми светилами ночными, — усмехнулась старуха.
— Здравствуй, Мара!
— Живи и ты долго, юный муж! — явно намекая на его посвящение, пожелала знахарка. — Кажись, только недавно извлекла тебя, младенца, из чрева матери твоей, а вот уже гляди — мужчина, — с какой-то грустью заметила она.
— Ты как будто ждала меня, — оторвал ее от воспоминаний Чеслав.
— Ждала. Что за напасть приключилась за вашим частоколом?
— Откуда знаешь, что напасть?
— К Маре приходят, когда беда да хворь одолевают вас да что поделать не знаете. С радостью еще никто не навестил. — И Чеславу было непонятно: то ли с сожалением, то ли из-за усталости так говорит знахарка. — Входи!
Чеслав и Мара вошли в пещеру.
— Сокола ранили.
— Так и знала. Стрелу во сне видела и кровь.
— Видела? — поразился Чеслав и даже подался вперед. — А кто стрелял?
Мара укоризненно посмотрела на юношу и покачала головой.
— Нетерпелив, как кипяток в казане! Сны тайны свои нелегко открывают. И не сразу, а когда время придет, — поучительно сказала старуха, а потом, как будто что-то вспомнив, вдруг спохватилась, отвела взгляд и заговорила быстро, почти затараторила: — Кто стрелял, не ведаю, то боги знают. У них и спрашивай. А я не всемогуща, мне с ними не тягаться. И не моего ума это дело. И так тебе много наболтала. Забудь!.. — От досады Мара поджала губы.
Наступила неловкая пауза, в которой было только слышно, как деревяшки потрескивают в огне.
— А я ничего и не разобрал в твоей болтовне, — с расстановкой сказал Чеслав.
— Вот и ладно. — Помолчав, старуха полюбопытствовала: — Большого зверя в жертву богам добыл? Волка?
Чеслав от неожиданности часто заморгал глазами.
— Тоже во сне видела? — перейдя почему-то на шепот, спросил он.
— Не ты один сюда бегаешь. Кроме тебя здесь с такими длинными языками бывают, что и во снах нет никакой надобности, — сурово отчеканила Мара.
— А-а-а! — Чеслав понимающе кивнул.
Мара рассмеялась хриплым смехом, а потом, резко оборвав его, серьезно спросила:
— Кровь зверя пил, сердце ел?
— И пил, и ел, — не понимая, куда клонит старуха, ответил юноша.
— Что потом в чреве Волка Огненного да Змея-Велеса видел, помнишь?
— Смутно… — В его голосе чувствовалась неуверенность.
— Придет время — вспомнишь. Сам на многие вопросы себе ответить сможешь. — И без перехода спросила: — Ну, что там с Соколом?
— В беспамятстве он.
— Опять за ваш частокол идти надо?.. — Дожидаться ответа Мара не стала, потому как знала и сама: надо!
Заглянув в свои потайные закрома, ступы, горшки да плошки и собрав какие-то травы и снадобья, Мара положила все это в свой плат. При этом она что-то постоянно шептала себе под нос, а затем, крепко завязав его, скомандовала Чеславу:
— Веди!
Чеслав, подхватив горящую головешку из костра, пошел к выходу из пещеры. Мара последовала за ним.
У ворот городища Чеслав, ухнув филином, подал знак сторóже открыть им вход.
— Кого там по лесу ночью носит? — раздался из-за ворот строгий голос рыжего Борислава. Сегодня была его очередь охранять ворота. Напуская на себя важность, он старался говорить как можно солиднее.
— Это я, Чеслав, — отозвался юноша.
— Входи. Велимир сказывал, что ты придешь.
Ворота приоткрылись.
— Я не сам, — предупредил Чеслав, пропуская вперед Мару.
Рассмотрев женщину, Борислав преградил ей путь.
— Ты же знаешь, что ей заказано сюда ходить. Она изгнана. Совет рода и Колобор…
— Прикуси язык, сверчок! — цыкнула на него Мара. — Вот скрутит тебя хворь, приползешь ко мне и молить будешь о помощи. Погляжу, вспомнишь ли ты тогда о том, что я изгнана.
