Чеслав постарался опередить пробуждение остальной части соплеменников, дабы избежать ранней встречи с ними и долгих расспросов о поездке на хутор Молчана. Еще вчера, прибыв в городище почти к ночи, молодой охотник поспешил к главе рода дядьке Сбыславу и рассказал ему о сожженном хуторе Молчана, а также о найденных останках чужака. И слух о том, надо полагать, уже накрыл все городище. Нынче же Чеслав не хотел попусту молотить языком, пересказывая увиденное в своем походе на дальний хутор. Пусть лучше Кудряш живописует о том. У самого же Чеслава были дела поважнее.
Выбравшись за ворота селения, парень украдкой огляделся по сторонам, не видят ли его чьи-то любопытные очи, а убедившись, что нет, заторопился в сторону леса. Он шел, все дальше и дальше удаляясь от людского пристанища. Еле приметная тропа ловко таилась, скрывалась среди травы. Если кто об этой тропке не ведал, то никогда бы и не подумал, что ей привычна людская нога, разве что лапа или копыто звериное. Но люди все же ходили по ней. Редко, но ходили.
А вела та тропа к старухе Маре.
Ходить же к ней строго-настрого запрещено было люду всего племени. И запрет тот суровый был наложен верховным волхвом Колобором. Однако люд, кто посмелее и у кого большая надобность была, ходил. Опасались гнева сурового жреца и Великих, но ходили.
Мара была когда-то давно изгнана из их городища, да так давно, что кроме ее самой никто, наверное, и не помнит — за что.
О причинах слухи ходили разные. А она хоть и помнила, но никогда о том никому не говорила. И жила теперь эта древняя старуха в лесу за болотом в каменной пещере одна. И был у Мары дар знахарства. Знала она про болячки людские и звериные многое, да про снадобья, коренья и травы лесные, пользующие их, еще больше. Судачили в селении, что позналась она с духом леса, и именно он поведал ей свои премудрости и тайны. Однако что только люд не болтает!
Тропа обогнула болото, на котором вовсю расходились лягушки, будто стараясь перекричать одна другую, и юркнула в сторону колючих кустарников. Чеславу не надо было выискивать и высматривать, куда ступить по малоприметной дорожке. Своевольный парень еще с малолетства не раз хаживал по ней повидать старую отшельницу. Было у него дело к ней и сейчас.
Преодолев заросли и попетляв тропой еще какое-то время среди деревьев, Чеслав вышел к небольшой поляне, покрытой буйной травой и цветами, — сразу видать, тоже малохоженой. С противоположной стороны той поляны высились небольшие скалы, поросшие кустарником, тщедушными деревьями и мхом, а в них таилась едва приметная расщелина. Там в пещере и обитала изгнанная старуха.
Он пересек поляну и вошел в каменное обиталище — небольшую, но просторную пещеру, в стенах которой было еще несколько ниш. Чеславу не надо было напрягать глаза, чтобы осмотреться. Вверху, в каменном своде, освещая жилище дневным светом, зияла неровными краями сквозная дыра. Мара говорила, что это Великий Перун Сварожич в гневе из-за того, что споткнулся как-то о скалистую твердь, метнул молнию и пробил в камне брешь.
С последнего прихода Чеслава сюда ничего не изменилось. Под стенами пещеры все так же лежали колоды, на которых располагались многочисленные ступки, плошки и горшки всякой величины со снадобьями и зельями. И как прежде неисчислимое множество разнотравья да кореньев наполняло каменную избу ароматами леса: сладкими, горькими, пряными, а порой и зловонными — у каждого свой нрав. И даже костер в очаге посреди жилища все так же весело отплясывал огненную пляску. Не было в пещере только хозяйки.
— Что, Чеславушка, о старухе вспомнил? — послышалось за его спиной.
Да так неожиданно, что гость вздрогнул.
Да, умела старая появляться внезапно, как бы и ниоткуда, словно дух лесной.
Чеслав повернулся на голос.
Перед ним стояла седовласая старуха с еще густыми волосами, с лицом, испещренным глубокими и мелкими морщинами, говорящими о ее немалых годах более ясно, чем слова, но с такими живыми и проницательными глазами, что Чеслав редко у кого видел.
Стояла и, хоть и была ниже его ростом, смотрела все же свысока. Ни суровая, одинокая жизнь в лесу, ни житейские невзгоды, ни преклонные годы не смогли ее согнуть.
— Да вот... гостинец тебе принес... — протянул он завернутый в тряпицу сыр, умело приготовленный Болеславой из коровьего молока. — Попотчуйся, Мара.
Старуха развернула тряпицу, понюхала белую головку долгим вдохом и лукаво зыркнула на Чеслава:
— Ой, чую я, что гостинец этот неспроста мне достанется. Уж очень жертвенной данью от него пахнет. — Ее бледные сморщенные губы тронула едва заметная улыбка. — А дань ведь богам положено приносить, а не мне, смертной. Гляди, прогневишь Великих, парень!
Совсем не понравились Чеславу слова-подозрения Мары, а потому и темнить не стал:
— Гостинец от души, а дело у меня к тебе и впрямь имеется.
— А ведь без дела бы и не пришел... — махнула рукой Мара и отложила сыр. — Вон из дальнего городища от родичей материнских приехал, так и глаз не показал, не порадовал старуху новостями.
— Прости, Мара, но не до того было. Городище нас такой вестью встретило, что... — Не договорив, молодой
муж тяжело вздохнул и опустился на пень у очага. — Про семейство Кудряша знаешь, небось?
— Слыхала...
— А про пошесть?
Глаза Мары прищурились. Она взяла сухую ветку и без всякой надобности бросила ее в огонь, а после села напротив Чеслава, так что их разделяло только пламя, и ответила не сразу, будто и хотела что-то сказать, да не знала, стоит ли.
— Знаю, что Колобор сказал о ней...
— А ему Великие поведали... — подхватил Чеслав. — Думаю, пошесть ту занесли в селение чужаки, что гостили у нас. Кажись, некому больше. Вот на розыск их и подался я сразу по приезде, но мало преуспел в том... — И он рассказал знахарке о своей поездке к хутору Молчана, о страшной находке на пожарище и о мертвом чужаке в лесу. — И язвицы те были подобны ранкам, что видел я у родичей Кудряша. Только отчего они за раз все сгинули, а чужаки вон еще сколько по лесу шатались? Да и были ли они на хуторе Молчана, уразуметь не могу, — закончил юноша свой рассказ и впился глазами в старую знахарку.
А та задумчиво смотрела на языки пламени и молчала. Наконец уголки ее сморщенного временем рта дрогнули.
— Слыхала я про язвицы и пошести смертные. И даже повидать эти болячки как-то довелось.
Чеслав, сидевший до того слегка подавшись в сторону старухи, даже распрямился.
— Неужели усопших родичей Кудряша видала? Как же ты в селение сама пробралась? — На лице его было крайнее изумление.
Мара отрицательно покачала головой.
— По молодости это еще было... Я тогда про хвори разные да про то, как и чем их пользовать, разума набиралась. По разным лесным племенам ходила, знающих людей выпытывала, знахарей да ведунов. И до одного совсем уж затерянного от нас городища добралась. Там и случилось мне повидать навалу той пошести. — Мара снова бросила ветку в огонь, будто спасаясь от озноба. Словно и не лето нынче было, а стужа лютая, что обдавала ее холодом. — Люд что снег на солнце гинул. И стар и млад... Гасли вмиг. Только поутру человек здоров бегал, а к вечеру уж дух испустил. Оторопь от того пиршества смерти брала... — Лицо ее исказилось. — И если та напасть к нам в городище пробралась, то многих выкосить может. Если не всех...
