Обо всем этом Чеслав думал, возвращаясь домой, в городище.
«Потравленное семейство Кудряша, в котором гостили чужаки... Найденный в лесу один из чужаков, тоже потравленный... Сожженная семья Молчана, к которому чужинцы собирались в гости...»
Все дорожки от тех несчастий складывались в одну пожженную огнем тропу, по которой лихими шагами прошлась смерть. И все было как-то спутано-связано между собой, в этом у Чеслава сомнений не было. Но как именно переплетено и почему, Чеслав не знал. Не знал молодой охотник и где конец нити от того клубка, за которую следовало потянуть, чтобы распутать его. А распутать придется: ради Кудряша, ради спокойствия племени. Потому как если гибель соплеменников — не воля богов, а чей-то кровавый умысел, то смерть их требует отмщения. Да и погибель чужаков позором ляжет на их селение, ведь большим злом считалось обидеть гостя, а тем более лишить его жизни незаслуженно. И род, и городище, куда препроводили дружественных пришлых, несли за них ответ перед передавшим их племенем. А за погибель их подлую — тем более.
«И кому ж такому лютому понадобилось столько смертей сотворить, не жалея ни старого, ни малого? Зачем? И куда исчез второй чужак? Может, просто не нашли его мертвого, лесное зверье сглодало плоть да кости растащило?»
Да, мудрый и могучий лес надежно умел хранить тайны. И выведать их у вечного — ой какой непростой труд! Чеслав знал это хорошо.
Под стать его мыслям о кровавых деяниях, что ворвались в жизнь их племени, багряным было и Великое Огненное светило, что отправлялось с небесного свода на покой, когда Чеслав уже добрался до околиц городища. Видать, и Даждьбогу Великому, защитнику и покровителю их, совсем не по нраву было то, что творили чада его неразумные...
Зачуяв родимый дом, Ветер прибавил шагу, и совсем скоро они уже были у ворот селения. И тут четвероногий товарищ, вместо того чтобы как обычно проследовать прямиком к хате, неожиданно загарцевал на месте и потянулся к частоколине у самых ворот. Только тогда Чеслав обратил внимание на то, что сразу не смог рассмотреть в сумерках, — их деревянная заграда была украшена венками пышными из трав и цветов луговых. Их-то и облюбовал Ветер-проказник как трапезу вечернюю.
«Да ведь завтра Купала — макушка поры летней! А сегодня ночь купальская!» — догадался Чеслав. За поисками своими он совсем забыл о празднестве большом.
А в селении, несмотря на час сумеречный, было оживленно и суматошно — народ готовился к чествованию Купалы, особенно девки и парни.
— Ну что же ты все носишься и носишься на Ветре своем шальном? — встретила его в избе озабоченным ворчанием Болеслава. Но выговаривала его, скорее, не ругая, а жалея, так как любила молодца, что дитя родное. А выговаривая, ставила на стол снедь разную. — И не сидится тебе в городище. Не евши с утра самого... И куда тебя носило нынче-то? Чего молчишь?
Чеслав, до того молча и терпеливо выслушивавший ее тревоги, таки вынужден был успокоить сердобольную:
— Так ведь места новые охотные присматривал.
Отломив кусочек хлеба, юноша бросил его в очаг — на почтение предков.
— Места охотные? — переспросила Болеслава. — В канун-то Купала? — Даже в освещенной только огнем очага избе на ее лице можно было рассмотреть сомнение. Слишком хорошо знала она беспокойную натуру своего выкормыша, а потому и не поверила словам его. — Ох, нет на тебя Велимирушки... — тихо прошептала женщина, вспоминая отца Чеслава, тяжело вздохнула, отошла к очагу и там уже шмыгнула носом, готовая уронить слезу.
С грохотом, зацепив что-то у входа, в избу влетел всклокоченный Кудряш. Прослышав, что Чеслав вернулся в селение, он тут же бросил приготовления к купальской ночи, которыми занимался вместе с остальными парнями, и помчался к нему.
— Ты отчего так поздно воротился-то? — с ходу подсел он за стол к Чеславу. — Ну, что Мара сказала?
И тут же получил под столом толчок ногой. Чеслав, скосив глаза, предостерегающе указал ему в сторону Болеславы. Он совсем не хотел волновать свою кормилицу.
— Ничего не сказала. Подумать ей надо, — прошептал он.
Для себя Чеслав решил, что расскажет обо всем Кудряшу завтра, чтобы не портить другу праздник, на котором тот был заводилой.
Чеслав еще не закончил трапезу, а уже под их избой слышались шум и оживленный галдеж. Это парни да девки пришли за ним и Кудряшом, чтобы идти к реке, праздник зачинать.
Пляшут в ночи костры яркие на холме у берега реки. Пляшет вокруг них народ, хороводы водит, славя Купалу — дарителя плодородия. Летят над округой песни-славицы, и заводит их зычно голосистый Кудряш.
А до того, увенчанный венками один пышнее другого, шел многочисленный люд, стекаясь ручьями из селения да хуторов ближних и дальних, к месту празднества. А на поляне их уже ждало украшенное лентами, венками да цветами купальское дерево. И зачинали то дерево водой поливать, чтобы росло оно лучше, набиралось соков, становилось краше да плодов давало много. А напоив, зажигали вокруг костры, чтобы поддержать солнце ясное, которое со дня следующего пойдет на убыль и все меньше и меньше будет являть лик свой им, смертным.
Каждый, славящий Купалу, норовит через костер прыгнуть, очиститься, а еще силу от огня, частицы Даждьбога-батюшки, получить, чтобы здоровым быть да тело и душу от скверны уберечь. Девки, что до женской поры дозрели, бросали свои венки в костер купальский с приговором да смотрели: чей сгорит быстрее, та с суженым скорее соединится. А если парень смелый да прыткий выхватит из огня венок девки, что люба ему, то, считай, судьбу свою из пламени вытащил. Быть им вместе!
А кто уже пару себе присмотрел, тот с избранником через костер и прыгает. И чем дружнее пара преодолеет ту огненную стену, тем счастливее их совместное житье будет.
Прыгают со смехом молодецким и визгом девичьим пары через кострище, а среди них и те, кто уже семьей живет, — да укрепит Купала их союз!
Вовлеченный в общий поток из сцепленных рук, водит хоровод и Чеслав. А девки вокруг него так и вьются, что вьюн вокруг дерева! Парень ведь хоть куда — и лицом, и статью, и прытью, и умом-смекалкой. А вдруг в пару возьмет? А особенно старается шаловливая Малка. То коснется его вроде как невзначай, то руку сожмет посильнее, а то и прижмется ненароком. Уж и полный глупец догадался бы, что тает от него девка...
А пляски все веселее и задорнее, и уже среди песен не только славицы Купале слышны, а и про чаяния молодецкие, про девичьи очи да губы алые Кудряш заводит. А девки, в долгу оставаться не желая, про удаль его мужскую пытая, со смехом песней ответ дерзкий держали.
Летит по округе хороводом веселым в сполохах алых кострищ праздник купальский. Надежду люду дает на дары щедрые земные да лесные. Но в какой-то момент почувствовал Чеслав, что праздничный настрой его исчез куда-то, словно пар от воды, что угодила в купальский костер. Не несут его ноги в танец, нет охоты подхватить песню задорную. А уж через костер перелететь... Да еще в паре... В паре... Да, немало девок желало бы перепрыгнуть с ним через огненную преграду, да вот хоть и Малка зовет глазами. Но нет на то желания у самого парня. Знал Чеслав, что за напасть его охватила, знал. Воспоминание о Неждане охладило его веселье. Как она там, в далеком городище своих родичей? Не забыла его?
