— Откуда пошесть пришла к нам искать затеяли? — снова спросил Стоян, вроде как и без большого интереса, а так, между прочим, для поддержания разговора.
Чеславу не очень нравились те расспросы, и он хотел было промолчать, однако шустрый Кудряш, как раз прервав перепалку с Бориславом, ответил вместо него:
— Затеяли дознаться, кто смерть в округе сеет!
В его голосе трудно было не уловить явный вызов.
После тех слов его парни да девки из ватаги почему-то притихли и переглянулись между собой. А некоторые даже принялись качать головами, словно удивляясь намерению двух друзей.
Стоян же после недолгого молчания заговорил вновь:
— По городищу слухи бродят, что то кара нам от Великих, а с волей богов спорить себе во вред. И покарать могут. Не боитесь? — Он словно испытывал их.
— Это чем же кровь моя прогневила Великих, что сгинули все, от мала до велика? — вскипел от сказанного Кудряш.
— Только Великим ведомо то было... — пожал плечами Стоян.
— Да им Великие не указ! — заметил с издевкой Бориславка.
Чеслав даже не взглянул в сторону извечного соперника, выражая тем самым свое презрение, а Стояну и ждущей ответа ватаге сказал:
— Кары Великих не боимся, потому как верим в их справедливость. А познать причины тех смертей следует, чтобы избежать больших.
— Как знаете, ваше дело, — оглянувшись на остальных, заметил Стоян.
Когда ватага, прихватив убитую лань, подалась прочь, Чеслав, глядя вслед уходящим сородичам, задумчиво заметил:
— Видать, Кудряша, кому-то ой как не по нраву то, что мы хотим дойти до истины да причину смертей отыскать. Вон какими слухами народ потчуют! Страх нагоняют. Неспроста это, ой неспроста.
Кудряш на то лишь молча потер ладонью грудь. В душе он испытывал двойственные чувства: с одной стороны, как и каждый смертный, боялся кары Великих, а с другой — до боли хотел найти и покарать убийц своей семьи. И спрашивая себя, что для него сейчас гораздо важнее, несмотря на все страхи, понимал — месть. Тем более что в союзниках у него был Чеслав.
Из задумчивости Кудряша вывел легкий толчок в плечо. Без лишних слов друг направился в лесную чащу, и Кудряш, отбросив потайные умствования, поспешил за ним. Время шло, день добегал середины, а им еще предстояло выследить новую дичь.
Вернувшись с охоты, Чеслав решил навестить старого Сокола. Уже вторая новая луна народилась на ночном небосводе, как Сокол был ранен пришлым чужаком стрелой в спину, и до сих пор хворь не отпустила его окончательно. Так и сидел старик в своей хижине да топтался вокруг нее, не имея еще достаточно сил самостоятельно выйти в лес. Отчего сильно и тяготился.
В племени и городище Сокол был в особом почете, потому как обучал отроков охотничьему и ратному делу, тем и служил общине. Многому, чему научен был по выживанию в диком лесу, Чеслав обязан был старому охотнику.
Согнувшись едва ли не пополам, Чеслав вошел в хижину Сокола. Но и здесь распрямиться ему полностью не удалось: уж слишком низенькой была хатка у старого мужа. Сам хозяин, очевидно, дремал на лежаке в темном углу, на что указывало густое сопение, но заслышав, что в жилище кто-то вошел, сразу пробудился.
— Это кто здесь шастает непрошеный, леший тебя закусай? — грозно рыкнул старик из полумрака.
— Чур меня! Чур! Это я, Чеслав.
Юноша вышел в просвет, что шел от узкой оконницы, чтобы хозяин смог увидеть его.
— А-а, Чеславка... — распознав гостя, более миролюбиво заворчал Сокол. — Я уж думал, ты совсем забыл старика, что уму-разуму тебя учил... В городище, сказывала дочка, объявился, а ко мне так и глаз не показал. Дак конечно, кому теперь хворый нужен? Брось-ка щеп в очаг — хоть разгляжу тебя, непутя, толком.
Чеслав поспешил выполнить просьбу наставника. Слабо тлеющие в очаге угли, получив щедрую поживу, резво вспыхнули ярким огнем, отвоевав у сумрака значительное пространство, чтобы присутствующие в хижине мужи смогли увидеть друг друга.
Наверное, если бы кто незнающий вошел вместо Чеслава в хижину и узрел ее хозяина, то от увиденного мог и вздрогнуть. Из полумрака на него глядело лицо, сильно изуродованное на охоте зверем. Глубокая рана, пересекавшая лоб, глаз и щеку, придавала и без того суровому обличью старого охотника свирепый вид. А растрепанные усы, борода да густая косматая шевелюра довершали этот устрашающий образ.
— Зря серчаешь на меня, Сокол. Ведь как только мы с Кудряшом в городище воротились, на нас такие горькие вести да напасти посыпались, что только успевай уворачиваться. Сам, небось, знаешь, что в селении да в округе творится неладное. Смерти странные гуляют да празднуют вольно. А мне в тех смертях разобраться хочется... Так что не серчай на мой такой нескорый приход, Сокол. Вот принес тебе гостинец ушастый с охоты.
Чеслав поднес ближе к огню убитого зайца и положил его у очага.
Сокол посмотрел на подарок, отвел глаза и уставился в темный потолок:
— Э-хе-хе, леший всех задери! — тяжко вздохнул старик. — Когда-то сам лучшим охотником в округе был, не чета многим, а теперь с чужой подачи живу!
Но, несмотря на недовольное ворчание, в душе старого наставника потеплело от того, что один из его лучших учеников проявил такую заботу.
— Ты, Сокол, и теперь справный охотник. А то, что хворь после стрелы тебя одолела, так неужто ты ее, сопливую, не поборешь? — подзадорил старого охотника Чеслав.
— Леший ее... А уж и не знаю, кто кого — или я ее, или она, зараза, меня! Давеча вон до ворот городищенских дошкандыбал, а дальше зась. Силушки былой нет...
— Да то пока. Мара сказала, по лесу еще побегаешь... А Мара редко ошибается.
Чеславу было чудно, что он поучает наставника терпению, как сам Сокол когда-то учил его, мальца. Да, нелегко дается деятельному от природы Соколу вынужденное бездействие.
От порога послышался шум быстрых ног, и в хатку вбежала Руда —единственное дитя Сокола. Вбежала и застыла у входа, увидев в жилище гостя.
— Где пропадала? — строго спросил Сокол дочку.
— Отчего ж пропадала? Всего за крапивой и выбежала, — показала она отцу большой пучок крапивы, завернутый в лист лопуха. — Да по дороге девок повстречала, что с речки шли. Словом перекинулись...
— Гляди у меня! Узнаю, что с парнями лясы точишь да глазами стрелы в них пускаешь, лозиной отхожу! Не гляди, что хворый!
Руда решила не спорить с суровым отцом, да еще и при госте, лишь тяжко вздохнула. И было отчего. Девушка была очень схожа обличьем на отца и оттого красотой совсем не отличалась. Потому и парни на нее не засматривались, и на гульбищах не привечали, как ее подруг-однолеток. А при таком грозном родителе Руда могла остаться на всю жизнь в девках.
— Вот, Чеслав зайца нам принес, возьми да обдери, — уже совсем миролюбиво распорядился Сокол.
