«Похоже, медведица скрылась, — предположил он. И тут же возникла внезапная догадка: — Сейчас же у косолапых гон любовный заканчивается... Видать, помешала запоздалой медвежьей свадьбе Желань, вот и поплатилась».
Желань!
Пронзившая сознание мысль о девушке заставила Чеслава вскочить, а усилившаяся при этом боль от ран — лишь зло зарычать. Стиснув зубы, хромая, он поспешил туда, где лежало неподвижное тело.
Ее волосы светлыми нитями разметались по земле. Лица он не увидел, так как лежала она, обратившись к земле, а вот на спине сквозь разорванную сорочку заметил глубокую рану от когтей — постарался косолапый. Спину ранил — значит, убегала дева от зверя лютого.
— Желань... Эй, девка! — позвал он, дотронувшись до ее плеча.
Но девушка оставалась немой и неподвижной, и Чеслав осторожно перевернул ее на спину. Слабый стон, вырвавшийся из побелевших губ, сообщил ему, что жизнь не покинула ее, только беспамятство в плен взяло.
Возблагодарив за это, а заодно и за свое спасение и победу Великих, Чеслав снял с себя остатки сорочки и приложил к ране на спине девушки, дабы кровью не истекла, а после, сжав до онемения зубы, чтобы не кричать от боли, поднял Желань с земли и понес туда, где, по его мнению, должно было находиться городище.
Видит он или ему кажется? Двигающиеся огоньки среди ночи... Может, светляки? Но почему такие большие? А может, это глаза Лешего светятся в лесной чащобе? Только отчего же их так много? Вурдалаки? Чур! Чур, защити нас!
Чеслав чувствовал, что каждый следующий шаг дается ему все с большим трудом, но упрямо переставлял налитые усталостью ноги, а занемевшими от напряжения руками удерживал свою теперь, казалось, потяжелевшую вдвое ношу. Желань все еще не опамятовала и только нечастые стоны выдавали в ней жизнь. Эти невольные отголоски боли, да еще сдержанные Чеслава, когда он делал неловкий шаг, нарушали обычную колыбельную песню ночного леса, пугая его обитателей. Пугая и в то же время привлекая их внимание.
И вот теперь, узрев среди деревьев причудливо движущиеся светила, в туманящемся от усталости разуме молодого охотника зародилась мысль, что их стоны, да еще смерть косолапого зверя, вполне возможно, призвали действительных хозяев леса — духов. Но несмотря на это холодящее душу приближение, Чеслав продолжал продвигаться навстречу загадочным сполохам.
«Будь что будет... Будь что будет...» — то ли шептал, то ли мысленно повторял он при каждом шаге. Нет, он не испытывал чувства страха, сжимающего невидимой рукой что-то в груди, что, наверное, было его душой. Сжимающего настойчиво, неумолимо, до тревоги и боли. Наверное, свою долю переживаний на сегодня он испил до дна. И теперь все усиливающаяся усталость притупила в нем чувство опасности.
А огни, похожие на очи чудищ, все ближе и ближе — то там, то там возникают из-за деревьев... Разгадка светящихся глаз пришла внезапно. В какой-то момент Чеслав увидел, как из-за раскидистой ели появилась фигура мужа, освещенная огнем, что горел у него над головой. И тогда парень понял, что навстречу ему шли люди с горящими головешками в руках. Вот уже и приглушенные голоса можно различить. .. А он-то, одурманенный усталостью, думал...
Внезапно чей-то резкий голос тревожно вскрикнул, и все остановились. Вскрикнувший показал рукой в сторону, где находился Чеслав, — очевидно, заметил его приближение. Ватага стала напряженно всматриваться в темноту.
Собравшись с остатками сил, чтобы скорее дойти туда и развеять их настороженность, Чеслав сделал еще несколько поспешных шагов и едва не упал, зато наконец- то попал в свет факелов. Но, на удивление, его появление вызвало еще большее замешательство среди ватаги. Стоящие впереди мужчины даже сделали невольный шаг назад. Неподдельный ужас отразился на их лицах, а ведь среди них было много храбрых мужей, не раз ощущавших дыхание смерти совсем рядом. И тогда Чеслав понял, что этот ужас вселяет в них он своим видом: практически голый, покрытый запекшейся кровью, с неподвижной девой на руках... Узрев такое среди ночи, когда самый разгул духов, редкий смертный не дрогнет.
— Неужто не признали Чеслава — сына Велимира? — произнес он, с трудом ворочая языком.
Его слова внесли оживление в ряды мужчин. Один из них подался вперед, и Чеслав распознал в нем Хрума. Только теперь глава селения совсем не был схож на себя прежнего. Куда подевались его обычное балагурство и лукавство, желание верховодить в разговоре? Глубокие морщины залегли на его будто застывшем, посеревшем лице. Руки, что невольно потянулись было к родной крови, вдруг замерли, словно невидимое препятствие не позволило им далее двигаться, и, дрожа, опустились. А глаза, прикипевшие к безвольно свисавшему с рук Чеслава телу дочери, выдавали откровенную боль и тревогу. Но как ни трудно было его очам оторваться от тела дочери, он все же сделал усилие и посмотрел на Чеслава. И теперь в глазах Хрума пылало подозрение и даже лютая ненависть.
— Жива? — с нескрываемой враждой и примешавшимся к ней страхом спросил он.
— Жива... — одним выдохом ответил юноша и почувствовал, как руки с девушкой стали опускаться помимо его воли.
Мужчины тут же подхватили ускользающую ношу, а поскольку Чеслав и сам едва не рухнул на землю, поддержали и его.
— Что сталось, парень? — долетел до него голос Тура.
— Косолапый... Деранул девку.
Все, что случилось далее, Чеслав помнит смутно, какими-то кусками, словно видел все происходящее с ним и вокруг него сквозь рваную, окровавленную и пошматованную медведем сорочку. В одной из таких прорех видел парень, как, поддерживая, повели его, едва что не понесли, к реке и отмыли от крови, а затем, в другой прорехе, как отвели в дом, и там какой-то дед осматривал его раны и прикладывал к ним прохладные тряпицы, пропитанные пахучими мазями. Потом откуда-то возникло озабоченное и перепуганное лицо Кудряша, который что- то спрашивал, и Чеслав силился что-то ему ответить, но все с убывающим желанием, пока совсем не стало мочи шевелить губами и сам Кудряш не начал таять, уплывая куда-то в тягучую, усталую темень покоя. А далее — ничего...
Где-то в далеком далеке журчит быстроводный ручей... А вот уже вроде и не ручей, а стекающая речная вода, которой смывали с него засохшую кровь... А вот уже и не вода вовсе, а чей-то приглушенный говор... И бубнит, говорит, щебечет... А вот уже на этот неугомонный голос шикнул другой, строгий, и наступила тишина...
Ощущение приглушенной боли в нескольких местах и воспоминание о причинах этой боли давало понять, что он уже не спит. Осталось только открыть глаза, что Чеслав и поспешил сделать.
Первыми он разглядел беззаботно резвящихся над ним двух мух, а далее, выше, деревянные посеревшие жерди, покрытые камышом. Молодой муж, повернув голову, обнаружил, что находится в доме Тура, что в самом жилище никого нет и что, судя по проникающему сквозь оконницу и открытые двери солнечному свету, проснулся он днем.
Откинув рядно, Чеслав неторопливо сел на лежаке и принялся осматривать тревожащие его раны. В голове немного шумело, но скорее от долгого и глубокого сна, чем от нездоровья, потому что юноша вовсе не ощутил себя больным. Сразу после битвы из-за залившей его медвежьей крови и не разглядеть было, где когти косолапого оставили глубокие раны, а где так — царапины. На его счастье, серьезных ран оказалось не так много, и они были заботливо прикрыты тряпицами с целебным зельем. А ночная слабость была, скорее, результатом усталости после сражения с медведем и долгого пути с девушкой на руках.
