—Хватит! — крикнула она срывающимся голосом. — Негоже вам калечить друг друга!
Но соперники, буравя один другого лютыми взглядами, казалось, не замечали этой внезапно возникшей преграды. Тогда, видя, что мужи не собираются отступать, Зоряна прикрикнула на них еще жестче:
— Я сказала: хватит! Любой, кто сделает хотя бы шаг вперед, моего ножа отведает! Рука моя не дрогнет!
А сама делала выпады попеременно в сторону то одного, то другого, заставляя их отступать и увеличивая тем самым расстояние между дерущимися.
Вид разъяренной девки, разбороняющей их ножом, немного охладил пыл противников. Под ее грозными окриками их руки опускались все ниже, выражая все меньше угрозы. Они все еще разили один другого злыми взглядами, стараясь вложить в них решимость продолжить драку, но то были лишь взгляды.
— Прочь идите! Зреть вас не хочу! — видя, что мужи все еще не желают расходиться с миром, то ли прокричала, то ли прорычала Зоряна.
Те не проронили ни слова.
Не сразу, выжидая, кто двинется первым, они в полном молчании все же разошлись в разные стороны: сперва отступая лицом к лицу, не упуская соперника из виду, а разойдясь подальше, таки повернулись спинами и стали удаляться каждый в своем направлении, неспешно, не оборачиваясь.
На поляне среди каменных валунов, немых свидетелей только что случившегося противостояния, осталась одна Зоряна. И лишь когда оба мужа скрылись с глаз, она обессиленно выронила нож и, опустившись на траву, дала себе волю — беззвучно зарыдала.
О драке со Стояном Чеслав никому не сказал, даже верному Кудряшу. Иначе следовало рассказать и про купальскую ночь. Но такой мысли парень и допускать не хотел, потому как это была не только его тайна. А девку, кто бы она ни была, Чеслав славить не хотел. И если даже месть за любощи с ней ходила за ним по пятам да грозила опасностью из любого укромного места, то и это было лишь его личное дело, посвящать в которое он никого не хотел.
Но... Стоян. Что-то часто на его пути стал появляться Стоян. То стрелой его якобы ненароком пущенной метил да в силки загонял, а теперь и вовсе открытую драку затеял. А то, что этот муж оказался у каменных валунов неслучайно, сомнений у Чеслава и вовсе не было. Вот только за кем шел да присматривал — за ним или за Зоряной? Скорее уж за Зоряной. Видать, не ошиблась пронырливая Кривая Леда, что запала девка в душу вдовца, да не просто, а ой как крепко. И уж не он ли тот мститель, что метнул нож в купальскую ночь, грозя смертью Чеславу, да и потом спуску не давая? Если только в ту ночь с ним была Зоряна... А если нет? Если Стоян не знает про ту ночь, а нынче, гонимый страстью, тайно приглядывал за девкой и случайно увидел, как схлестнулась она с Чеславом, но понять не мог отчего? Вот и взыграла в нем кровушка. Но тогда есть кто-то еще, кто преследует его с той ночи... А если тот нож был всего лишь разовым предупреждением случайного свидетеля? Ведь он не разил, а предостерегал. И что, если все остальные попытки лишить его жизни связаны только с тайной смертей в округе и его желанием найти виновного в них? Может ли Стоян быть причастным к этому? И как это связано с чужаками?
Кипит и мирно побулькивает варево в котле над очагом, время от времени помешиваемое Болеславой, которая, по-хозяйски следя за стряпней, украдкой нет-нет да поглядывает в сторону притихшего в углу Чеслава. Кипучим варевом, а совсем даже не мирным, бурлили мысли и в голове Чеслава, изводя его все больше и больше, не давая ответа, что же за кушанье из происходящего с ним и вокруг него доведется отведать. А может, и не доведется вовсе?
И потому с большой радостью он воспринял весть, принесенную в дом возникшим на пороге Кудряшом, что дядька Сбыелав собирает ватагу мужей идти поутру лес валить, надеясь хоть на время работой отвлечься от тяжких размышлений.
Наверное, для пришлого, не рожденного в окружении леса, он мог казаться всегда одинаковым. Однако каждый рожденный в его обители наверняка знал, что это вовсе не так. Лес был всегда разный: то красив до заглядения, то поразителен в своем дремучем безобразии; то тих и смирен, а то буен и губителен до ужаса; то ласковый, хоть к ране приложи, а то грозный и неприступный — неповторимый.
Вот и этим утром солнечные лучи гуще обычного пронизывали толщу лесного древесного воинства, и оттого было ощущение, что среди бурых и серых стволов произрастали и чудные, посаженные самим Даждьбогом Великим, — из света и воздуха. И малейшая пылинка или былиночка, вклиниваясь в этот светлый поток-ствол, неспешно и беззвучно кружила-скользила по нему к земле драгоценной сверкающей частицей, не нарушая своим падением спокойствия лесного владычества.
Немалая ватага мужей во главе с Сбыславом тоже следовала по лесу без суеты и шума, что и полагалось в таком важном деле, как порубка деревьев. Деревья городищу нужны были для замены подгнивших бревен в частоколе, а также домишко кому подлатать и другие постройки, да и на зиму дрова уже следовало запасать.
По обычаю и порядку, заведенному еще прародителями племени, духу лесному поднесли дань щедрую, чтобы дозволил смертным похозяйничать в своих чертогах, а после у тех деревьев, что избрали, прощения просили за то, что срубить их должны.
Чеславу достался дуб в один обхват шириной, что рос чуть поодаль от остальных, выбранных для порубки. С большим неудовольствием парень заметил, что недавний соперник его по драке, Стоян, расположился невдалеке и уже помахивает топором — упорно и рьяно. После случившегося сражения при встрече в городище они лишь обменялись недобрыми хмурыми взглядами, но большим свою неприязнь не выдали.
Прежде чем приступить к порубке, Чеслав провел рукой по шершавой коре дерева, еще раз прошептал искреннюю просьбу не серчать на него и лишь потом, замахнувшись, вогнал топор в его тело. Мощный дуб даже не дрогнул под ударом, и только легкий шелест листьев в его кроне напоминал стон обреченного. Но парень, подгоняемый дружными ударами топоров, зычно разносящимися по округе, уже не обращал внимания на такие тонкости, считая, что выполнил перед духом древа нужный обряд, и с силой вгонял и вгонял лезвие в древесину...
Гулкий перестук топоров далеким эхом разносился по лесной округе, оповещая о трудах общины. Старательно трудились мужи, врубаясь в лесных великанов, не жалели силушки. Многие из них уже и рубахи, пропитанные потом, посбрасывали, и водицы, принесенной в кувшинах, не раз испили.
Был среди ватаги и дед Божко, который был уже не в силах топор держать, но все равно активно участвовал в рубке. Переходя от одного к другому и раздавая бесценные, на его взгляд, советы, дед тем самым доказывал, и в первую очередь себе самому, собственную важность. Часто докучливость старика раздражала и служила помехой в работе, но мужи старались сдерживаться из почтения к его немалому возрасту. Особенно дед старался помочь Кудряшу, отчего парню хотелось не рубить дерево, а залезть на него от приставучего Божко повыше. А дед старался изо всех сил...
Чеслав тоже порядком вспотел, да и вырубил уже немало щеп из крепкого ствола, когда неожиданно ему показалось, что мимо что-то пролетело: то ли птица малая, то ли камешек. Прекратив на миг рубку и не увидев поблизости никого, кто мог бы шалить, бросая в него камни, он решил, что это был, скорее всего, лесной птах, и продолжил свое занятие. Но почти сразу о ствол дуба ударился комочек сухой земли, который от удара так и брызнул земляной крошкой. Теперь сомнений в том, что кто-то с ним таким образом озорует или пытается привлечь его внимание, у Чеслава не было. Вот только кто?
