Ханна была привлекательной и обаятельной, стройной и элегантной девушкой с тонкими чертами лица, короткой стрижкой и задумчивыми темными глазами, в которых, как вспоминал ее бывший близкий друг, «легко можно было утонуть и никогда не выплыть»
{247}. Среди сверстников она «сразу же выделялась как “необычная” и “исключительная”». Во время собеседования при зачислении на курс истории Ханна выдвинула собственное требование. «Там не должно быть никаких высказываний антисемитского характера», — сказала она
{248}. Как и другие лучшие учащиеся, Ханна поступила в университет Марбурга, потому что слышала, что в аудитории, где преподавал Хайдеггер, «мышление возродилось; культурные сокровища прошлого, которые было принято считать мертвыми, вновь обрели дар речи»
{249}.
Профессор, который, как полагали, способствовал возрождению мышления, был застенчивым человеком небольшого роста, с черными как вороново крыло волосами, смуглым лицом, коренастой фигурой и небольшими глазами, взгляд которых обычно был обращен вниз и редко на ком-то долго задерживался. Он был великолепным преподавателем, чьи лекции завораживали студентов, и они его прозвали «маленьким волшебником», а когда Хайдеггер создавал свое учение о Бытии, он одновременно вызывал восхищение и сбивал с толку
{250}. Мартин Хайдеггер обычно носил широкие брюки, собранные под коленом, такие же, какие носят жители горных районов Шварцвальда, и крестьянскую тужурку. Но перед студентами он представал в лишенном каких бы то ни было фольклорных черт образе непререкаемого европейского авторитета, хозяина аудитории, державшегося особняком на недосягаемой высоте и внушавшего присутствовавшим чувство глубокого почтения. После его лекций студенты часто собирались, сравнивали свои конспекты и спрашивали друг друга, удалось ли кому-то хоть что-то понять из того, о чем он говорил.
Когда Хайдеггер впервые обратил внимание на Ханну, он был удачно женат на Эльфриде Петри, дипломированной специалистке в области экономики и одержимой ненавистью к евреям лютеранке, чье вполне благополучное семейство с неохотой приняло ее мужа-католика с мизерной преподавательской зарплатой, который стремился подняться к вершинам университетской иерархии. Эльфрида была прекрасной хозяйкой и матерью их двух сыновей. Она брала на себя все домашние заботы, чтобы Хайдеггер мог целиком сосредоточиться на умственной деятельности. Она ревниво относилась ко всем его студенткам, которые постоянно с обожанием вились вокруг своего харизматичного профессора.
Хайдеггер заметил Ханну во время занятий и попросил ее зайти к нему в кабинет. Когда она пришла, на ней были плащ и шляпка, и Ханна испытывала такой благоговейный страх, что могла выговаривать только односложные слова. В течение нескольких недель они прошли путь от вежливых ухаживаний до физической близости, причем почти наверняка Хайдеггер стал первым мужчиной Ханны. У него уже был опыт такого рода связей, он знал, как организовывать тайные свидания, которые часто проходили в мансарде, где жила Ханна, или на скамейке в парке, которую они называли своей.
Вскоре Хайдеггер понял, что отношения с Ханной перевернули всю его размеренную жизнь с ног на голову, и не потому, что она была еврейкой, а потому, что он был женатым мужчиной и ее профессором. Если бы об их романе стало известно, и на карьере своей, и на браке ему пришлось бы поставить крест. Хайдеггер не собирался разводиться с женой, которой нередко изменял, однако отношения с Ханной для него приобрели особое значение. Она стала, как он вспоминал позднее, страстью его жизни, которой он не мог противостоять.
Спустя год Ханна перевелась в Гейдельбергский университет исключительно потому, что хотела облегчить положение Хайдеггера, у которого могли возникнуть крупные неприятности, если бы она продолжала учиться в Марбурге. Он не просил ее уехать, скорее он давал ей понять, что, даже будучи одной из лучших студенток Марбургского университета, она не вполне вписывалась в сложившуюся там обстановку, и ей было бы лучше учиться в другом университете. Ханна не спорила и не протестовала. Но после переезда она не оставила Хайдеггеру свой новый адрес. Что бы после этого ни последовало, теперь инициатива должна была исходить от него.
Хайдеггер инициативу проявил, хоть сделать это ему было нелегко. Он не рискнул обратиться за помощью к профессору философии Карлу Ясперсу — научному руководителю, которому он рекомендовал Ханну. Со временем ему удалось найти ее с помощью студента-еврея Гюнтера Штерна. Хайдеггер связался с ней, и их роман возобновился с новой силой — с тайными знаками, сигналами карманного фонарика, страстными посланиями и стихами. Но Хайдеггер старался тщательно контролировать развитие их отношений, требуя от Ханны отвечать на его письма только тогда, когда он ее просил об этом, иногда вынуждая ее месяцами ждать от него ответа. Он узнал от Ясперса, что Ханна встречалась с одним студентом, в отношениях с которым она была столь же скрытна, как и в отношениях с ним самим.
Примерно в это же время, заботясь о карьерном росте, Хайдеггер на время прервал отношения с Ханной. Тогда же, в 1927 г., вышел в свет его трактат «Бытие и время», ставшая классической работа, которую, по собственному признанию, он не смог бы написать без Ханны, понимавшей его философскую позицию так же глубоко, как личную. Его повысили: вернувшись во Фрайбург, в местном университете Хайдеггер принял кафедру профессора Эдмунда Гуссерля, ушедшего в отставку. Тогда он также флиртовал с Элизабет Блохман, женой своего коллеги, которая была наполовину еврейкой. Ханна пребывала в безысходном отчаянии, находившем отражение в стихах, которые иногда она посвящала Хайдеггеру. «Я потеряла бы право на жизнь, если бы угасла моя любовь к тебе, — писала она Хайдеггеру в отчаянии страсти. — Я люблю тебя так, как любила с самого первого дня — ты это знаешь, а я знала это всегда»
{251}.
В сентябре 1929 г. Ханна вышла замуж за Гюнтера Штерна. Хоть они всю жизнь оставались друзьями, их брак вскоре распался, они расстались, а в 1937 г. развелись. Всецело преданная Хайдеггеру, Ханна ничего не говорила Гюнтеру об их романе. Она также опровергала тревожные сообщения Гюнтера о симпатиях Хайдеггера к реакционной политике и его яром национализме, а также об откровенном антисемитизме его жены. Ханна уверяла Хайдеггера: «Наша любовь стала благословением моей жизни», — а однажды она тайком наблюдала за тем, как он садился на поезд. Позже она написала, что при этом чувствовала себя «одинокой и совершенно беззащитной». И заключила: «Как всегда, мне ничего не оставалось делать, только, ждать, ждать и ждать»
{252}.
А пока она ждала, продолжая состоять в браке с Гюнтером, ее очень беспокоило усиление нацистских и антисемитских настроений в Германии. Ханна занималась тогда исследованием и подготовкой к печати литературной биографии Рахель Варнхаген — ассимилированной немецкой еврейки XVIII в., чей философско-литературный салон пользовался широкой известностью. Долгие годы Варнхаген пыталась освободиться от еврейской индивидуальности, но в итоге примирилась с ней. В 1933 г. Ханна, наконец, признала, что Хайдеггер, назначенный ректором Фрайбургского университета, не допускал евреев на свои семинары, унижал коллег еврейского происхождения и ущемлял интересы студентов-евреев. Она писала ему о том, что возмущена таким его поведением.
