Что значило для Кэтрин, отличавшейся от других женщин «ошеломляющей» красотой, как отмечал один из ее любовников, Брайан Уормолд, а также необычайной притягательной силой, высоким общественным положением и несметным богатством мужа, — что значило для нее любить такого непростого и талантливого человека, как Грэм Грин, и быть им любимой? Действовали ли на нее отчаянные обращения к ней как к родственной душе, которая помогла ему создать многие лучшие произведения, и постоянные мольбы выйти за него замуж сильнее, чем на случайного читателя? Ответ на эти вопросы вполне очевиден. Кэтрин уважала литературный дар Грэма, ей было приятно и лестно, что ее присутствие, само ее существование помогало ему творить. Но резкая смена настроений и яростное отчаяние, доводившее его до вспышек гнева, истощало ее силы. А когда он был с ней нежен и ласков, ему подчас тоже было свойственно утомлять ее и изводить своей требовательностью. Кроме того, он угрожал ее браку так, как не угрожал ни один другой ее любовник. Ближе к концу их отношений Кэтрин чаще предпочитала держать Грэма на расстоянии вытянутой руки, встречаясь с ним все реже и реже, когда они — иногда не без доли безразличия — пытались вернуть памятную теплоту их отношений, которые некогда озаряло пламя любви.
Усиливавшаяся отстраненность Кэтрин привела к тому, что Грэм потерял голову от любви к шведской актрисе Аните Бьёрк. Теперь он не все время проводил в Лондоне, потому что часто бывал в Швеции. Но даже когда он был с Анитой, которую обожал, Грэм писал Кэтрин, напоминая ей об их «браке» в Танбридж Уэллсе, и умолял ее вернуться к нему.
В августе 1958 г. Анита с ним рассталась. Спустя год Грэм встретил женщину, с которой его связали любовные отношения, продлившиеся тридцать один год и которую в итоге он предпочел Кэтрин Уолстон. Его роман с Ивой Кпоетта, имевшей такого же покладистого мужа, как Кэтрин, начался в июне 1960 г. А впервые они поссорились тогда, когда Грэм сказал ей, что должен уехать из Ниццы в Лондон, чтобы пойти с Кэтрин на выставку Пикассо. Ивой неохотно согласилась, но предупредила его, что ему придется выбирать между ней и Кэтрин.
Ивой дождалась своего часа, когда Грэм и Кэтрин, которая с 1961 г. стала носить титул леди Уолстон
{360}, резко прервали отношения. Когда Кэтрин узнала, что Грэм берет с собой Ивой в Розаио, некогда их любимое место отдыха, она испытала потрясение. Еще сильнее ее поразило то, что в августе 1963 г., приехав в Лондон с Ивой, Грэм не делал секрета из того, что она его новая любовница. Спустя шестнадцать замечательных и мучительных лет ее с Грэмом романа Кэтрин Уолстон получила окончательную отставку. Когда Грин предложил Кэтрин встретиться со своей новой возлюбленной, та ответила отказом.
К середине 1960-х годов алкоголь и более четырех десятилетий курения нанесли организму Кэтрин непоправимый вред. К этому времени она стала алкоголичкой, рассовывавшей бутылочки с виски по карманам, состояние ее здоровья ухудшалось с каждым днем. Мужчины уже не заглядывались на нее, когда она заходила в помещение, она лишилась сексуальной притягательности, которой обладала раньше, хоть все еще ходили слухи о том, что она служила прототипом героини «Конца одного романа».
Угасание Кэтрин совпало с концом ее романа с Грэмом Грином, но его ускорил несчастный случай в аэропорту Дублина, где она упала и сломала бедренную кость. Следовавшие одна за другой операции не приводили к восстановлению, и она с помощью виски пыталась заглушить острую боль, которая постоянно ее терзала. Ее состояние продолжало ухудшаться, и вскоре она оказалась прикованной к инвалидному креслу.
В мае 1978 г. — когда оставалось всего несколько месяцев до ее смерти — шестидесятидвухлетняя Кэтрин написала Грэму нежное письмо, проникнутое печалью. Она с сожалением заметила, что он собирался уехать на Капри, — при этом Кэтрин ни словом не обмолвилась о том, что с ним вместе должна была ехать И вон, — где они часто бывали вместе. «Как мы были там с тобой счастливы! Я никогда не забуду те времена, тот день, когда мы впервые вошли в ворота виллы», — писала она
{361}. Дальше в письме Кэтрин вспоминала другие радостные моменты — то, как на крыше Розаио они играли в слова, как плавали под водой, курили опиум. «В моей жизни никогда не было никого, похожего на тебя, и я тебе бесконечно благодарна» — так Кэтрин закончила письмо. Она увиделась с ним еще раз, мельком. Незадолго до смерти, наступившей 7 сентября 1978 г., она вежливо отказала ему в приглашении. Кэтрин мучительно страдала от рака и хотела, чтобы он ее запомнил такой, какой она была много лет назад, в их счастливые времена.
После кончины Кэтрин Гарри Уолстон отправил человеку, который страстно хотел жениться на его жене, послание, где, в частности, писал: «Кто может сказать, положа руку на сердце, что прошел по жизни, никому не причинив боли? А ты еще дарил радость, Но ты дал Кэтрин что-то такое (не знаю, что именно), что больше не давал ей никто»
{362}. Этот дар, которому Гарри не мог придумать название, включал в себя разные составляющие, такие, например, как страсть и чувственная любовь. Но суть его, скорее всего, составляло удовлетворение Кэтрин тем, что она служила музой возлюбленному, вдохновив его на создание нескольких замечательных произведений англоязычной литературы.
Шаловливая девчушка с улыбкой на лице, снимок которой украсил обложку выпуска журнала «Нью-Йорк тайме мэгэзин» от 23 апреля 1972 г., мягко говоря, совсем не походила на красавицу, которой вскоре предстояло стать любовницей известного пятидесятитрехлетнего писателя. С фотографии на обложке на нас смотрит этакий тощий эльф с плоской грудью, в поношенных расклешенных джинсах и свитере с круглым воротом. Одной худенькой рукой она держится за кроссовку, а другой, на которой болтаются слишком большие часы, подпирает чуть склоненную голову. Но больше всего на снимке поражает лицо девушки, обрамленное длинными, спутанными на концах темными волосами и непокорной челкой, озорное лицо без всякой косметики, с большущими глазами, в которых сквозит усталость, а взгляд с робкой радостью и не без доли удивления направлен прямо в объектив.
Джойс Мэйнард выглядела как ребенок, но содержание ее хорошо и живо написанного очерка «Взгляд на прожитое в восемнадцать лет», в котором она анализировала причины неудовлетворенности ее поколения, выросшего после Вудстока на телевизионных шоу и куклах Барби, свидетельствовало о незаурядном уме взрослого человека. Молоденькая девушка с проницательностью ученого мужа рассуждала о гражданских правах, политике, «Битлз», марихуане, женской эмансипации, «конфузе девственности» в эпоху сексуальной революции. Она с сожалением признавала, что большую часть жизни провела перед экраном телевизора: «Если бы я столько же времени занималась игрой на пианино, сколько сидела перед телевизором, я стала бы теперь прекрасной пианисткой. Комедийные сериалы с головой погрузили меня в американскую культуру. После этих лет, проведенных перед телевизионным экраном, меня не интересовали музеи Франции, архитектура Италии или литература Англии, Меня восхищали вульгарность и банальность»
{364}.
