Поведение жены также регулировалось определенными правилами. Она могла встречаться с «другом» у себя дома, но не у него. Она могла приглашать его в театр, в ложу своей семьи, но даже помыслить не могла наблюдать представление из его ложи. На деле она навечно была привязана к мужу и даже не помышляла о том, чтобы от него сбежать. Замужняя женщина должна была проявлять восхищение мужем и привязанность к нему, никогда не срамить и не бесчестить ни его, ни его семью, ни собственного отца.
В первый год замужества Тереза старалась полюбить своего престарелого супруга, родить ему сына и не обращать внимания на рассказы о его недостойном поведении в отношении двух ее предшественниц. (После того как первая жена упрекнула его в том, что он совратил нескольких ее служанок, Гвиччиоли сослал ее в деревню. Потом он вызвал ее домой и убедил изменить завещание в его пользу. Вскоре после этого она умерла при подозрительных обстоятельствах. После ее кончины Гвиччиоли женился на одной из служанок, которая родила ему семерых детей. В тот вечер, когда его вторая жена умерла, он пошел в театр.)
Но любить Гвиччиоли было трудно — злобный взгляд и тяжелые, зловещие черты лица делали его крайне непривлекательным. Кроме того, его совершенно не волновали ни чувства Терезы, ни ее компания. Ей хотелось развлекаться с «верным рыцарем», пусть даже он хромой, лысеющий, полнеющий и, как говорят, богатый английский поэт. Почему бы и нет?
Байрон разделял нелестную оценку собственной внешности, которой придерживался Гвиччиоли. В тридцать лет он тучнел, седел, лысел и очень беспокоился о том, чтобы у него не выпадали зубы. Он пытался похудеть, соблюдая строгую и вредную для здоровья диету, принимая слабительное, слишком усердно занимаясь гимнастикой и потея. Он смазывал волосы маслом, чтобы скрыть седину, и пытался отвлечь внимание от своей неуклюжей походки. К счастью для Байрона, Тереза обожала поэта таким, каким он был, и пренебрежительное отношение к нему мужа ее более чем устраивало.
И действительно, Гвиччиоли способствовал развитию их связи, пригласив Байрона поселиться в его дворце. Кроме того, он «занял» у поэта приличную сумму денег и попросил его выхлопотать для него назначение почетным британским консулом в Равенне, о чем давно мечтал. (Положение консула давало ограниченные привилегии, в частности право свободно передвигаться по всей Италии. Гвиччиоли играл достаточно активную роль в оппозиционных политических кругах и боялся лишиться возможности наведываться в свои имения, расположенные в разных районах страны.) Байрон попытался выполнить просьбу Гвиччиоли, но у него ничего не получилось.
Жизнь под одной крышей не облегчала любовникам возможность заниматься любовью, и им приходилось придумывать предлоги для того, чтобы встречаться наедине в других местах. Они все реже бывали близки. Кроме того, Байрон решил взять к себе Аллегру, которая к тому времени стала серьезным и своевольным ребенком, страдавшим от того, что ее постоянно передавали от одних воспитателей другим.
Тереза была счастливее Байрона, который лицемерно жаловался на то, что мужчина не должен находиться в подчинении у женщины и что его «существование [в качестве cavaliere servente] следует осудить»
{137}. Но сам он ничего не делал, чтобы изменить положение вещей, а Тереза не представляла себе силу глодавшей его тоски. Да и как она могла себе это представить? В его письмах, восторженных и страстных, говорилось о вечной любви и его ревности, вспыхивавшей, когда (как ему казалось) она смотрела на другого мужчину или — что было гораздо мучительнее — когда поэта одолевали мысли о том, что Терезе приходится исполнять ее супружеские обязанности.
Байрон скрывал нараставшее беспокойство, жалуясь на жизнь друзьям. Ночи проходят быстрее с любовницей, чем с женой, язвительно говорил он, но вечера кажутся нескончаемыми. В поэме «Дон Жуан» он выразил эту жестокую мысль в бессмертной форме:
…будь Лаура
Повенчана с Петраркой — видит бог,
Сонетов написать бы он не мог!
[30]
{138}
Вместе с тем Байрон считал, что амурные связи и отношения имеют решающее значение для его творчества. Как бы он мог писать такие замечательные стихи, спрашивал поэт друга, если бы не «соития» (или «совокупления», если использовать современный эквивалент) — в экипажах и гондолах, у стен, на столах и под столами? Он допускал, что был бы гораздо меньше сдержан в выражениях, если бы не возможное публичное возмущение публики, которого он опасался, работая над «Дон Жуаном». В этой связи поэт отмечал, что «ханжество несравненно сильней, чем п… а»
[31]
{139}.
Байрон продолжал терзаться молча, его доводили до белого каления неизменное обожание Терезы и ее восторженные высказывания о значении его поэзии, особенно об упоминании в его стихах бывших любовниц. Кроме того, его приводила в отчаяние тоска по родине, бич изгнанников. Поглощенная своими проблемами и самоуверенная Тереза отказывалась замечать многочисленные намеки Байрона на то, что он чувствует себя несчастным.
У графини в это время действительно были проблемы, которые она не могла игнорировать. Она и Байрон слишком явно издевались над итальянскими правилами приличия, причем потрясенные наблюдатели неоднократно ставили об этом в известность и ее мужа, и отца. В конце концов Терезе пришлось признать: она оказалась в весьма неловком положении.
Такого же мнения придерживался и Гвиччиоли. Он вручил ей список «Обязательных правил», определявших каждую деталь ее жизни. Граф решал, когда ей следует вставать по утрам («не поздно»), слушать музыку или читать («после полудня»), как ей надлежит себя вести («не проявляя тщеславия или нетерпения»), говорить («приятно, вежливо») и даже появляться на людях («с видом совершенной покорности»). Но прежде всего, значилось в «Правилах», она должна прекращать отношения с любым человеком, пытающимся привлечь ее внимание, которое целиком и полностью должно быть сосредоточено на муже. Неожиданно, по крайней мере для Гвиччиоли, Тереза отказалась выполнять его требования и быстренько составила свой список, в котором говорилось, что она хочет вставать, когда ей заблагорассудится, требовала предоставить в ее распоряжение полностью экипированную лошадь и — самое главное — право принимать любых посетителей, которых ей захочется видеть, иначе говоря, право на продолжение встреч с Байроном. Во время этого драматического столкновения Гвиччиоли потребовал от нее сделать выбор между мужем и любовником. «Я выбираю моего amico!» — воскликнула Тереза.
В какой-то момент Гвиччиоли попросил Байрона помочь ему укротить свою своенравную супругу. Байрон сказал, что готов уехать из Италии, если это поможет разрешить ситуацию. Тереза негодовала, а Байрон тем временем разрывался от желания увидеться с Августой дома в Англии и столь же сильного стремления остаться рядом с Терезой. Он вел себя непоследовательно: уложил вещи в сумки, вызвал гондолу, а потом, в последнюю минуту, решил остаться. У Терезы вновь обострилась прежняя болезнь, графиня истерично (и лживо) клялась отцу и мужу, что не спала с Байроном, и убеждала их в том, что ей нельзя запрещать с ним встречаться. В конце концов они согласились. Накануне Рождества 1819 г. Байрон с Терезой вновь соединились.
