К концу XVI в. вместо целибата нормой для католических священников стало внебрачное сожительство. Это было вызвано Реформацией, решениями третьей сессии Трентского собора, проходившего в 1562–1563 гг., десятилетиями преследований священников и изменением методов их подготовки. Постепенно от характерной для Средних веков двойственности восприятия целибата, оказывавшего значительное влияние на отношение прихожан к священнослужителям, не осталось и следа. К этому времени прихожане полагали, что священник должен соблюдать обет безбрачия — тот идеал, который точно соответствовал тому, чему его учили в семинарии. От него ждали, что его одеяния будут отличать его от мирян, что он будет воздерживаться от приверженности таким светскими порокам, как азартные игры, пьянство и распутство. Действительность, конечно, существенно отличалась от этих ожиданий. Хоть большинство священников уже не осмеливались открыто состоять в сексуальных отношениях, многие все же проигрывали в непрестанной борьбе за целомудрие безбрачия, которое обязывались соблюдать. Как ни удивительно, история целибата одновременно является историей сожительства священнослужителей: когда брак под запретом, даже самые прочные союзы объявляются вне закона.
Последовавшие за Реформацией столетия не принесли с собой значительных перемен. Безбрачие для священников в основном продолжает оставаться делом добровольным, и, как свидетельствуют научные исследования, около половины всех служителей церкви — как это было всегда — целибат не соблюдают. Однако приоритеты церкви и церковных общин в этом вопросе теперь кардинально изменились. Поэтому нет ничего удивительного в том, что им так и не удается найти общий язык.
Публичное оправдание церковью преследования священников объяснялось традиционной теологической приверженностью целибату, а также убеждением в том, что безбрачие избавляет священнослужителей от обязательств, которые мешают им целиком посвятить себя пастырским обязанностям. Еще одна, не менее важная причина, о которой не принято говорить, заключается в том, что холостые священники обходится церкви гораздо дешевле по сравнению с женатыми клириками, которые пользуются церковными материальными ресурсами для того, чтобы содержать семью, давать образование и обеспечивать карьерное продвижения сыновьям, а также выделять приданое дочерям, когда те выходят замуж. Сожительницы и дети священников рассматривались как серьезные помехи преданности священников долгу и дополнительные статьи текущих расходов церкви.
С другой стороны, как отмечает историк Генри Ли, для церковной организации в целом эти обстоятельства «делали брак менее желательным, чем сожительство или блуд»
{146}. В конечном итоге сожительство и блуд не обязывали священников ни к чему серьезному, в то время как брак и законные дети могли составить потенциальный ущерб церковным богатствам. Священник, состоящий в тайной связи с женщиной, в этом отношении был для церкви значительно менее опасен, чем женатый священнослужитель.
Следствием такой путаницы и противоречий стало увеличение числа сожительниц священников. И, несмотря на все постановления, запрещавшие священникам брать на место домоправительниц женщин моложе тридцати, а порой и сорока лет, любовницы, выступавшие в этой роли, чувствовали себя вполне уверенно. Тайна, окутывавшая эти отношения, и тот факт, что домоправительницы обычно имели самое низкое социальное происхождение, объясняют, что — вплоть до XX в., когда изменилось отношение общества к внебрачному сожительству священников с женщинами и об этом заговорили открыто, — удалось обнаружить совсем немного сведений об отдельных любовницах.
Исключение составляют отчеты об официальных «посещениях», где подробно зафиксированы детали личной жизни священников и их сожительниц и то, как они вели общее хозяйство. Новаторское исследование, проведенное Ледерером и Фельдбауэром, стало первым шагом, направленным на изучение этих источников. Тем не менее, как и многие другие повествования женщин, сыгравших роль в истории, рассказы «домоправительниц» могли быть выдуманными и сочиненными под влиянием тех обстоятельств, с которыми мы уже знакомы: страхом разоблачения и его последствиями; недовольством своим унизительным положением; обещаниями любовников-священников защищать их и содержать их общих детей. Знаем мы и о том, что многие из этих женщин испытывали любовь, страсть и гордость от того, что их выбрали себе в спутницы особенные мужчины, владевшие ключами к божественным таинствам и даже к спасению души.
Другим важнейшим фактором этих любовных отношений было то, что, пока целибат не стал важной частью клерикального modus vivendi
[34]
, женщины смотрели на священников как на заманчивых холостяков, мужчин, имевших профессию, в чем-то схожую с профессией учителя или врача. Однако по прошествии столетий, по мере укоренения в клерикальной среде идеала безбрачия, священников все чаще воспринимали как неприкасаемых существ высшего порядка, окруженных мистическим ореолом. Это основополагающее изменение в большинстве случаев не затрагивало отношения между священниками и их сожительницами до периода позднего Средневековья. В либеральной второй половине XX столетия, когда выступающие за проведение реформ католики начали последовательное наступление на целибат, некоторые вольнодумствующие и склонные к приключениям женщины вновь стали рассматривать мужчин, связавших свою судьбу с религией, в качестве привлекательных кандидатов для воплощения в жизнь своих эротических желаний, равно как и для романтической любви.
ФАВОРИТКИ РИМСКИХ ПАП
Феодора и Марозия Теофилакт
{147}Феодора и Марозия Теофилакт, мать и дочь, составили дуэт папских любовниц. Эти женщины сосредоточили в своих руках огромную политическую власть, в связи с чем, в отличие от миллионов неизвестных «Март», современные им источники — по большей части язвительные и злобные — описывают их достаточно обстоятельно. В 890 г. Феодора и ее муж Теофилакт переехали из чудесного этрусского городка Тускулума в Рим, находившийся от него в пятнадцати милях. Теофилакт, смелый и способный мужчина, был избран сенатором и назначен судьей, а позже он получил графское достоинство и отвечал за финансы папы и римскую милицию. Феодора тоже стала сенатором.
Но ей хотелось больше, чем просто греться у папского огня в государстве, где понтифик был верховным правителем. Она мечтала о том, чтобы к власти пришла семейная династия, которой она, Феодора, могла бы манипулировать так, чтобы самой править Римом. Теофилакт, по всей видимости, разделял ее стремления. Совместными усилиями им с Феодорой удалось подчинить своему влиянию человека, вошедшего в историю папства под именем Сергия III: когда его сторонники оказались в изгнании, чета Теофилактов поддержала его в борьбе за Святой Престол.
Сделка, заключенная между Сергием и Теофилактами, подразумевала передачу будущему папе их пятнадцати летнюю дочь Марозию в качестве сожительницы. Марозия уже превращалась в женщину удивительной красоты, и у них с Сергием завязался бурный роман. Вскоре она родила от него сына.
