На эти вопросы, быть может, девушке смог бы ответить только сам король Фридрих. Но вряд ли. Да и какие, с его точки зрения, нужны были советы миленькой куколке, волею сильных мира сего вовлеченной в кровавые бескомпромиссные игры? Заключение брака, выгодного какой-то из коалиций, успешная победа, одержанная над другой коалицией, – вот и все, что нужно королю. О каких чувствах может идти речь? Девичьи глупости!
Москва приближалась. Иоганна сидела словно на иголках – вот-вот решится ее судьба (и опять о дочери ни единой мысли!). Теперь в сани были запряжены шестнадцать лошадей. Скорость была просто головокружительной, поля превратились в одно бесконечное поле, деревни становились серо-коричневой полосой. Открытые дворцовые сани мчали, кони храпели, дорога блестела, словно зеркало.
Ничего этого не видела Фике, вернее, видела, но не замечала. Вся роскошь выезда императрицы, свежий кофе и горячие булочки на каждой станции, усердие гренадеров – все это было словно в каком-то полусне. Ее мысли пребывали где-то очень далеко.
Должно быть, поэтому София далеко не сразу поняла, что происходит, отчего остановился царский поезд, почему кричит мать и куда делись двое широкоплечих солдат, которые только мгновение назад сидели на передке саней.
– Матушка, что случилось?
Иоганна, рыдая, только махнула рукой. Девушке ответил начальник стражи:
– Сани зацепились за угол избы, барышня. Брусья, вишь ты, лежали ненадежно, вот и скатились прямо на сани. Матушка ваша в болести. Да и моих солдатушек беда не пощадила.
– Не пощадила?
– Нет, ваше высочество. Они на передке саней сидели да и приняли весь удар на себя. Голов лишились, оба… Конец бруса вашу матушку задел, да, на счастье, шуба удар смягчила.
Фике полными слез глазами смотрела на два тела и кровавые пятна, все шире растекавшиеся в снегу. «Вот еще двое… Они отдали жизнь за меня, а я даже имен их не знаю. И никогда не узнаю…»
Удар, полученный Иоганной, похоже, и впрямь был не очень силен. Прижимая ко лбу платочек со снегом, герцогиня патетически воскликнула:
– Дочь моя, само Провидение уберегло вас для великих дел! Я счастлива, что приняла весь удар на себя!
Фике укоризненно посмотрела на мать. Та словно и не заметила трупов. Да и кто они быи такие, эти люди в форме, с точки зрения спесивой герцогини? Грязь у ее прекрасных ног, слуги, которые должны быть счастливы тем, что отдали жизнь за ее несравненную персону!
Хотя вот уж удивительно: Иоганна, сама того не зная, оказалась права. Провидение и в самом деле уберегло Софию для великих свершений – но не тем, что брусья скатились на солдат, а тем, что одарило именно такой матерью. Ибо отрицательный пример перед глазами есть преотличный опыт. А если вспомнить, что Фике всегда и все подвергала сомнению, предпочитая обо всем составлять собственное мнение…
Девушке было вполне достаточно решить, что она не будет поступать так, как велит мать, не будет вести себя подобно Иоганне. Быть может, герцогиня оскорбилась бы, узнав о мыслях дочери, но, к счастью для себя, она осталась в неведении. А здесь, трудно спорить с очевидным, неведение стало благом.
Остались за спиной тела солдат, остались за спиной шепотки «невесту наследнику везут», стемнело. Поезд из трех десятков саней наконец вполз под кремлевские ворота у Головинского дворца.
– Неужели мои страдания завершись? – простонала Иоганна.
Фике привычно промолчала. Ей было нехорошо. О нет, не просто нехорошо. Ей было дурно и невообразимо страшно. Вот сейчас, с минуты на минуту решится ее судьба. Совсем скоро она встретится с вершительницей судеб доброй половины Европы, увидит ту, перед которой трепещет Россия. Какой окажется эта необыкновенная женщина? Какое впечатление сложится у нее о принцессе Фике? Не разочаруется ли императрица, увидев перед собой ту, кого назначила в жены своему наследнику?
Девушка осторожно поправила придворное платье-камзол, в которое переоделась на последней станции. Серебристо-розовое, простое, без фижм и драпировок, оно удивительно оттеняло нежную кожу лица, раскрасневшегося от мороза и волнения. Жесткий ворот чуть заметно колол подбородок, словно напоминая о том, сколь важные минуты переживает юная путешественница.
Но первым, кого увидела Фике на ступенях дворца, был, конечно же, не Петр и не Елизавета. На ступенях появился высокий господин в напудренном парике и камзоле такой красоты, что Иоганна не удержалась и застонала вслух:
– О, как он красив… Дитя, это принц Гессен-Гомбургский. Нам оказана великая честь! Кланяйтесь ему!
Кланяйтесь как можно ниже! Ну что вы стоите как изваяние?!
– Да, матушка. Это принц Гессен-Гомбургский, – послушно повторила София, но склониться в поклоне не успела. Напротив, высокий господин отвесил поклон столь совершенный, что Иоганна едва второй раз не застонала вслух.
– Добро пожаловать, принцессы. Императрица истомилась ожиданием. Мне поручено проводить вас в ваши покои!
Путешественницы последовали за принцем, как дети за гамельнским крысоловом. Все во дворце зачаровывало Софию. У нее почти не осталось сил, чтобы рассмотреть комнаты, отведенные ей и матери. Быть может, поэтому шумное появление кузена Карла Петра Ульриха стало для нее столь шокирующим. Говоря по правде, и без всякого волнения вид повзрослевшего наследника не мог не поразить. У Фике при его виде просто сжалось сердце.
Длинное лицо, глаза навыкате, безвольный рот… Неужели он так изменился за неполные пять лет? Или это воспоминания сыграли с ней злую шутку? Или мысли о том, что он станет ее мужем – должен стать, – настолько идеализировали его черты, задержавшиеся в памяти?
«Неужели мне придется стать его женой?!»
Не столько отвращение, сколько ужас буквально приковал девушку к месту. Но принц был так взволнован, так рад приезду тетушки и кузины, что Фике чуть успокоилась – ровно настолько, чтобы сдержаться и не дрожать крупной дрожью перед встречей с императрицей.
Отчего-то сейчас София вспомнила, как держала в руках медальон с портретом императрицы, как любовалась чертами этой необыкновенной женщины. Но что, если судьба с ней, Фике, второй раз поступит на удивление подло – что, если императрица окажется далеко не так мила, как представлялось девушке, вглядывавшейся в миниатюру? Если внешность Карла Ульриха столь заметным образом отличается от той, что ей памятна, то и портрет может разительно и шокирующе отличаться от оригинала.
Однако теперь все размышления следовало оставить – императрица ожидала своих гостий в парадных покоях. Мило улыбаясь, Петр по-немецки пригласил «любезную тетушку и кузину» проследовать к ее императорскому величеству.
Первой пришла в себя герцогиня Иоганна. Она милостиво улыбнулась, оперлась на руку племянника и вышла из комнаты, бросив на дочь обжигающий взгляд. О да, Карл Петр Ульрих понимал по-немецки, и теперь Иоганна была лишена возможности шипеть на дочь и шпынять ее при всем честном народе. Фике с кротким вздохом отправилась следом за матерью. Ее сопровождал принц Гессен-Гомбургский. Но девушке было все равно, на чью руку опираться, – волнение вновь накрыло ее. Но показать кому-то, что ты едва держишься на ногах? Никогда!
