Через несколько минут Сергей откланялся, не произнеся более ни слова. Он и в ее покои больше не заходил, должно быть опасаясь расспросов. Однако великая княгиня отсутствию аманта отчего-то радовалась. Екатерина пыталась понять, почему это происходит, но пока ответа не находила. Однако же, однако…
В словах Салтыкова она сразу же услыхала вовсе не то, что тот, вне всякого сомнения, в них вкладывал. Конечно, преступно даже представить, что великого князя, наследника престола, вдруг не стало бы. Это истинная крамола, даже помыслы такие ведут не в крепость, а сразу на эшафот. Но Салтыков прав – многим в этой стране стало бы житься куда спокойнее.
И ей в первую очередь. Императрица, получив наследника, не станет очень уж долго печалиться об утере племянника, ради которого ей приходится содержать немалый штат соглядатаев и воспитателей. Убедившись, что корона будет передана привычным образом, назовет ее, Екатерину, матерью наследника, а, буде решится отойти от дел, регентшей при малолетнем царе.
Что ж, быть регентшей куда лучше, чем просто великой княгиней и осмеиваемой всем двором неугодной женой. Да, даже в таком положении она, Екатерина, сможет наконец применить столь многочисленные знания, кои все эти годы терпеливо собирала, сможет обратить хотя бы часть их на благо страны, которую давно уже считает своей второй родиной, которую полюбила, неожиданно для самой себя, даже больше, чем обещала малышке Фике – себе самой – долгих десять лет назад.
Екатерина прошлась в серебристой тени, вышла из-под деревьев, присела перед клумбой с роскошными пионами, чей тонкий запах столь мало подходил к их скандально неухоженному виду. Придворные садовники, конечно, ни за что бы не высадили столь… недворцовые цветы, если бы Екатерина впрямую не распорядилась об этом. И Елизавета Петровна (вот уж чудо из чудес!) даже разок пришла полюбоваться «сиими простонародными цветами».
Великая княгиня усмехнулась: сейчас императрица готова была позволить невестке вообще все, что угодно, лишь бы получить долгожданного наследника.
«Однако думается мне, что счастье сие долго не продлится. И императрица вновь сделает дворец моею темницею, как только родится малыш».
Что ж, этого следовало ожидать. И наверняка так и произойдет, как бы Екатерина ни мечтала об ином. А уж о том, чтобы самой растить дитя, можно не только не мечтать, даже не вспоминать об этом. Уж слишком долгожданным будет сей отпрыск, слишком нужным высокой политике.
– Бедный ты мой малыш… Прости уж матушку свою. Прости и пойми.
Сынок спал и, конечно, не слышал слов матери. Глубокая тишина белой ночи, однако, странно подействовала на Екатерину. Сон не шел к ней, мысли приобрели какое-то странное направление. В первый раз за последние годы она стала думать о будущем.
Хотя нет, чуточку не так. О будущем она думала всегда, однако не отделяя себя от своей новой семьи, не отделяя собственные интересы от интересов императрицы. Защищалась лишь от нападок великого князя, предугадывать направление мыслей которого так и не научилась.
А сейчас, в тишине ночи, Екатерина вдруг подумала о собственном своем будущем. К сожалению, в нем не будет места радостям воспитания любимого первенца – увы, сие ясно как день было с того мига, когда Елизавета узнала о беременности великой княгини. Но ничего иного ожидать и не приходилось: «Интересы державы, княгинюшка, превыше твоих интересов!»
Не будет в нем и радостей общения с любимым мужем – за неимением такового в принципе. Великого князя и супругом-то можно было называть лишь оттого, что памятны были долгие часы стояния под венцами в церкви.
Однако будут дни и ночи с любимым, даровавшим ей малыша. И, дай-то Бог, он подарит еще не одного.
Но все это мысли лишь о будущем ее как женщины. Жены, матери. А вот что ждет ее как члена императорской фамилии? И ждет ли?
Мысли Екатерины обратились к Елизавете Петровне. Та стала единоличной правительницей в неполных тридцать два, свершив дворцовый переворот, и уже второй десяток лет управляет страной, не допуская к рулю мужчин. Да, Разумовский, ее муж, мудр и рассудителен, да, канцлер Бестужев и врач Лесток думают, что вершат высокую политику. Однако решающее слово-то остается за императрицей. И страна от сего матриархата отнюдь не проигрывает, не впадает в крайнюю бедность, не терпит в сражениях непрерывных поражений. Должно быть, не столь уж сладка участь правительницы, однако же, думается, она зачастую довольна тем, что называет плодами своих усилий.
Но неужели же ей, Екатерине, так и не придется никогда ощутить, что сие такое – отрада при виде успеха своих усилий? Неужели она вот так всю жизнь и просидит в парадных туалетах на троне без всяческого права, кроме права милостиво и молча улыбаться?
Многие годы чтения, письменных бесед с мудрецами родом со всего света сделали разум Екатерины изощренным и критическим. Она вовсе не склонна была идеализировать кого бы то ни было, а уж Елизавету-то Петровну в первую очередь. Однако видела в императрице для себя множество уроков, которые следовало исполнить на отлично.
Великий же князь, наследник престола Петр Федорович, – это Екатерина заметила уже давно – уроков никаких из лет жизни рядом с императрицей для себя не вынес и, вне всякого сомнения, ничего не усвоил, кроме, должно быть, головокружительного вкуса власти как таковой. И вкус этот он ощутил с первых же минут правления, пусть правит он сейчас лишь своим «малым двором» и игрушечными лейб-солдатиками. Как с первых же минут этого странного правления стало отчетливо видно, что именно он будет делать со страной и в какую пропасть может ее увлечь просто тем, что не будет делать ничего. Если же придет ему в голову сотворить хоть что-то, то сие будет более чем ужасно, ибо великий князь привык за образец брать деяния Фридриха Второго, не обращая внимания на то, что Пруссия столь же разительно отличается от России, как король прусский от него, Петра Федоровича, наследника престола российского.
Самое же скверное, что Петр, ставший старше на добрых полтора десятка лет, ни на минуту не повзрослел, оставаясь таким же злобным, капризным и недалеким мальчиком, каким был в Эйтине. И точно так же почитает мнение свое единственно верным, не прислушивается ни к чьим советам, заставляя, впрочем, всех, кого может заставить, плясать под собственную фальшивую дуду. Конечно, не будет он слушать и советов жены. Быть может, ее-то слова он и отвергнет в первую очередь.
Мысли Екатерины, против всякого желания с ее стороны, стали паническими. Но чего будет стоить жизнь-то этой самой жены, стоит лишь Петру прийти к власти? Без сомнения, он и его приспешники весьма быстро найдут и в российской, и в европейской истории более чем многочисленные примеры того, как следует поступать с постылыми венчанными женами для того, чтобы они не мешались под ногами.
Сердце Екатерины забилось быстрее. Да что там с женами! Он и детей-то может за здорово живешь лишить жизни! Просто оттого, что те, выросши, смогут забрать у него трон. Или по любой иной причине.
Да, сие есть уже куда более серьезная опасность. И вероятность того, что Петр решится на убийство или ссылку для жены и детей, взойдя на трон, весьма и весьма велика.
