Несмотря на оскорбления, нанесенные Бироном, Анна Леопольдовна не утвердила решение суда, приговорившего его к четвертованию, и заменила его ссылкой. Правительница своей волей если не запретила, то заметно уменьшила свирепое рвение Тайной канцелярии, одно название которой наводило на всех страх. Более того, вскоре поползли слухи, что Тайная канцелярия со дня на день может быть упразднена. Правительница вернула из Сибири всех, кто в царствование Анны Иоанновны попал в ссылку по политическим мотивам.
А что же Линар? Неужели Анне Леопольдовне так более никогда и не повезло увидеть своего любезного аманта?
О нет! Напротив, его вернули на должность, едва дошли слухи о смерти Анны Иоанновны. Новое назначение и последовавший вскоре приезд Линара были приняты правительницей с нескрываемым восторгом. Он нанял (или, как упорно твердили при дворе, для него был снят правительницей) дом, граничивший с садом у Летнего Дворца, в котором жила Анна Леопольдовна. В ограде сада была устроена тайная дверь, близ которой стоял часовой, получивший строгое приказание не пропускать никого, кроме Линара. Даже супругу правительницы, Антону Ульриху, путь через эту дверцу был заказан.
Фавор Линар обратил на себя внимание и русских вельмож, и иностранных министров при нашем дворе. Русские с крайним неудовольствием смотрели на все возрастающее влияние временщика, начинавшего вмешиваться и во внутренние дела империи, и не без оснований опасались появления нового Бирона.
Страхи эти, конечно, были не беспредметны – с каждым днем его пребывания в Петербурге на него изливались новые милости. Анна Леопольдовна постоянно приглашала его к себе в апартаменты, где он оставался по многу часов в обществе правительницы и ее фаворитки, Юлии Менгден. Анна Леопольдовна решила сделать его обер-камергером своего двора и наградила орденом святого Андрея Первозванного.
Русские справедливо негодовали на возвышение Линара, но бороться с ним было не так просто, как хотелось бы. Быть может, помочь мог бы супруг Анны Леопольдовны, принц Антон Ульрих. По уверению английского посланника, которое тот отразил в своем донесении двору, он не только знал истинный характер отношений Линара с правительницей, и даже возмущался им, хотя не имел никакой силы этим отношениям противодействовать.
К чести Линара следует сказать, что он, хотя и пользовался своим положением вовсю, однако чуял, что паркет дворцовых залов под ним отнюдь неспокоен. Чтобы избежать хоть части кривотолков, Линар через полгода после появления в столице начал открыто и настойчиво ухаживать за Юлией Менгден, фавориткой императрицы. Через месяц с небольшим было объявлено об их обручении. Все понимали, что эти празднества – только ширма истинных отношений Линара и Анны Леопольдовны. Предполагалось, что после обручения Линар отправится на родину, дабы получить от своего государя разрешение поступить на службу России, и вернется ко двору, чтобы остаться здесь навсегда.
Конечно, при разлуке его осыпали подарками и знаками внимания. Он увозил с собою немалые сокровища – как говорили, только золота и драгоценностей более чем на миллион рублей. Часть их считалась подарком от невесты, деньги он должен был положить от ее имени в фонд дрезденского казначейства, драгоценности принадлежали Российскому двору. Они были отданы Линару правительницей по описи под расписку министра в их получении, якобы для ремонта и переделки в более современные.
И перед отъездом Линар решился. То ли страх за судьбу любимой, то ли предчувствие, что разлука станет вечной, он заговорил с Анной Леопольдовной об угрозе ее царствованию. Проведав о замыслах Шетарди и Лестока, которые, почти не скрываясь, организовали комплот с целью возвести на трон Елизавету Петровну, Линар настойчиво советовал правительнице заговорщиков разгромить, а Елизавету Петровну, не медля ни минуты, заточить в монастырь. О том же он писал ей и по пути, раскрывая нити заговора. Анна Леопольдовна отвечала нежными письмами, но о сохранении престола в тех письмах не говорилось ни слова.
Линар уехал, как предполагалось, совсем ненадолго. Несмотря на сложные отношения с мужем, через месяц после его отъезда Анна родила второго ребенка – принцессу Екатерину. Кто на самом деле был отцом малышки, история умалчивает, хотя многие при дворе с появлением принцессы связывают все же рекомого Линара. Он поступил, как многие иные красавцы-фавориты – сбежал при первых же признаках опасности. Хотя кто знает, какой была бы история, услышь правительница слова своего аманта…
Однако какое-то из многочисленных предостережений все же достигло разума Анны Леопольдовны. И она решила, не откладывая в долгий ящик, объясниться со своей подругой и двоюродной тетушкой. А тут и повод подоспел – куртаг.
После смерти Анны Иоанновны Елизавета вновь стала частенько появляться при дворе. Ее отношения с правительницей оставались учтивыми, даже сердечными. Поглощенная своею любовью к Линару и привязанностью к Юлии Менгден, Анна не могла не искать ушей, которым можно было относительно безопасно излить душу. И такой слушатель нашелся. Слушательница… Елизавета Петровна.
Вместо того чтобы, по единодушному мнению, держаться от цесаревны как можно дальше, а лучше вообще упрятать ее в дальний скит, Анна подолгу могла рассказывать Елизавете о Линаре и его деяниях, о приданом, которое готовит для Менгден, о детях, ибо она, Анна, была хорошей и заботливой матерью, о том, насколько лень выслушивать длинные речи сановников, и о том, насколько хочется покоя и «царственного отдохновения».
Однако сейчас Анна решила все-таки начать свою речь с прямого вопроса, наконец объясниться с цесаревной.
– Матушка Елизавета, – Анна помахала в воздухе распечатанным письмом от Линара. – До нас доходят сведения о более чем подозрительных действиях маркиза де ла Шетарди и вашего обер-лекаря Лестока. Мои корреспонденты пишут, что маркиз собирает деньги на восшествие дочери Петровой на престол, а обер-хирург катается по казармам гвардейских частей да бунтует солдатушек. Верно ли сие?
Елизавета была ошеломлена.
«Это все Линар-гадюка. Он, кто же еще – единственный, за письмами которого Лесток не смог наладить слежки, так что мы раскрыты? Комплоту не бывать?»
Анна Леопольдовна молча ждала ответа цесаревны. Однако мысли ее уже перескочили на какой-то иной предмет, и она замешательство тетушки посчитала возмущением столь сильным, что даже слов не находится для ответа.
– Я понимаю, что ни за Лестока, ни тем более за французского посланника вы не в ответе, однако знать все же надобно. Ибо ежели сие есть токмо ложь, то нужно предупредить и моих корреспондентов, чтобы держались от источников их сведений как можно далее…
– Ваше величество, голубушка Анна Леопольдовна?! – наконец собралась с духом Елизавета. – Да о каком комплоте вы говорите?! Против кого? За кого? Да, маркиз бывает у нас едва ли не раз в неделю – он посланник, ему сие положено. Не скажу, кстати, что его визиты доставляют мне столь большое удовольствие. Маркиз болтлив, промеж слушателей различия не делает, часами рассуждая о высоком европейском политике так, словно сам причастен к каждому деянию каждого монарха. Да ежели вы пожелаете, я его сей же час отлучу от двора – и получу от этого немалое удовольствие!..
