Молоденькая горничная презрительно пожала плечами.
– Так и благодарность от царицы-то, поди, немалая…
Та, что ее наставляла, почтенная матрона в летах, камеристка, называя ее по-европейски, только неодобрительно головой качала.
– Какой бы царица ни была, но Алексей-то Григорьич настоящий человек. Слова дурного никогда не скажет, откуда родом, всегда помнит, не зазнается, не мнит себя невесть кем.
Ее собеседница кивнула – она тоже слыхала, на какие высоты заносило иных «ночных императоров», и неплохо представляла, как больно было им оттуда падать на грешную-то землю.
– А правду ли говорят, что он чинов никаких не принимает от царицы, что по-прежнему певчим себя называет?
– Ох, смешная ты все-таки… Ну как же такое может быть? О прошлом годе только наша царица-то его в графы Священной Римской империи возвела… – руки камеристки ловко взбивали бесчисленные подушки на креслах в малой приемной государыни. – И вместе с сим получил Алексей Григорьич патент короля Карла Седьмого, который делал его потомком княжеского рода.
– И откуда ты все это знаешь, Ильинична?
– Так, почитай, двадцать годков при дворе-то. И с Елизаветою Петровною столько всего прошла, что ежели вспоминать начну, цельная летопись получиться может!
– Да что ты мне про себя, ты про графа-то Алексей Григорьича рассказывай!
– Так вроде ж уже все рассказала – добродушный и бесхитростный он, граф-то Алексей Григорьич, однако при этом и своего не упустит: глаз остер, хватка мужицкая, разум изворотливый…
– Сказывают, во хмелю шальной делается совсем… – голос горничной стал мечтательным.
– Э-э-й, девонька, о чем это ты замечталась-то? Буен он как есть буен, а только вот на женщин не смотрит совсем. Ну разве что, когда ищет, кому бы в глаз дать – и тут не разбирает, кто перед ним.
– Бьет, поди, значит, любит…
– Охолонь, глупая! Не про тебя сей господин – не по себе кусок откусить-то тщишься. Уж лучше слушай, как отвечал Алексей Григорьич, когда государыня попыталась присвоить ему чин воинский, аж генерал-фельдмаршалом сделать захотела.
Горничная, покраснев, кивнула – она-то понимала, что не по чину ей заглядываться на статного чернобрового красавца-фаворита. Однако же отчего бы не попробовать?
– Так вот, Алексей Григорьич расхохотался, поцеловал царицу в щеку и сказал так: «Лиза, ты можешь сделать из меня что хочешь, но ты никогда не заставишь других считаться со мной серьезно, хотя бы как с простым поручиком».
– Ишь ты, каков…
– Вот таков. Так что ты, дурочка, можешь и не мечтать – сей господин отлично знает себе цену и достоинством может поспорить с королями по крови.
К несчастью, не у всех придворных были столь же мудрые советчики. Иначе, конечно, отсоветовали бы создавать генеалогическое древо, в котором род Разумовских-Розумов, переселившийся в Лемеши, вел свое начало от некоего польского шляхтича Романа Рожинского, состоявшего в кровном родстве чуть ли не с самими Ягеллонами.
Гулкий хохот Разумовского, любовавшегося на это творение, был слышен во всех уголках только что отстроенного дворца.
– Ох, насмешили старика, – проговорил Алексей Григорьевич, утирая слезы, – насмешили…
– Повесить бы этих сочинителей, – пробормотала Елизавета.
– Ну будет, Лизанька, за что вешать-то? Подольститься к «ночному императору» хотели вьюноши рьяные. На похвалу, а то и награду рассчитывали, поди.
– Рьяность некоторых вьюношей не похвалы заслуживает, а токмо плахи…
– Ну что ты, Лизанька. Успокойся. Считай, что мы с тобой славно посмеялись над историческим анекдотцем. Представь, что сия пакость пережила бы нас – наверняка потомки, живущие на пару сотен лет позже, поверили бы каждому здесь слову, ни минуты не сомневаясь.
Елизавета улыбнулась:
– Выходит, мы грядущее от хотя бы одной глупости уберегли?
– Выходит, что так.
– Ну тогда позволь и мне, душа моя, подольститься к властителю моего сердца.
Разумовский не без опаски взглянул на царицу.
– Орден какой презентовать желаешь? Аль волость вместе с живыми и мертвыми душами?
– Ох, любовь моя, да разве так подольстишься к тебе? Обсмеешь да и вернешь подарок-то. Знаю я тебя…
– Но чего же ты тогда хочешь?
– Твоего, сердце мое, дозволения призвать в столицу матушку твою и сестер с братом.
– Серденько… – на глаза Алексея навернулись слезы. Царица, а все же позволения просит, не приказывает. Выходит, как мужа уважает…
– Ну вот, – Елизавета довольно улыбнулась. – Думается мне, что матушке твоей и здесь, и в северной столице-то, найдется и место, и занятие. А сестрам твоим в свете бывать надобно, я уж о брате молчу!
– Матушке моей дело всегда найдется, это верно. Позволь мне самому от твоего имени письмо составить да выехать к ним навстречу.
– Как пожелаешь, добрый друг мой. Составляй письмо, готовь поезд для встречи. Все, что нужно, бери, не докладываясь, и моим именем. Царскую свекровь, поди, встречать-привечать намереваешься!
Именем царицы – это неслыханная милость, что верно, то верно. Письмо Алексей составил того же дня и уже рано поутру кортеж придворных карет отправился в Козелецкий уезд, где в селе Лемеши Наталья Демьяновна, вдова казака Розума, держала шинок.
Когда кортеж добрался в Лемеши, изумлению хуторян не было предела. Из головной кареты выбрался сияющий золотым галуном придворный и, стараясь ступать только по чистому, осведомился:
– Где живет здесь госпожа Разумовская?
– Шо? Яка така госпожа? Нема в нас никакой такой пани. А е пани Розумиха, удова казака Розума. Так вона он тамочки, у шинку зараз…
И хуторяне стали наперебой показывать столичному хлыщу, где стоит тот самый шинок, в котором хозяйкой вдовая Розумиха, мать троих сестер и двух сынов.
– Своими очами бачила, як до дверей шинка подошел этот самый пан, увесь у золоти. Подошел, постучал, с поклоном к Розумихе-то обратился. Дары ей богатые поднес…
– А шо за дары-то? – осведомились те, кто не успел увидеть столь экзотическое для Лемешей зрелище.
– Дак, хто зна? Одних сундуков-то, медью кованных, цельных четыре штуки. Да еще шо-то в чувалах, а еще шо-то в коробках разнаряженных. Да шубу соболью одразу ж на плечи Розумихе набросил, да прям поверх свитки-то…
– Ох, то дыва так дыва…
– Та то ще не вси дыва. А опосля этот пан у золоти с поклоном передал Розумихе приглашение от самой императрицы в столицу-то прибыть да гостями в самом царском дворце стать…
– Та не може буть!
– Клянуся! Не просто може, а так и було!
– А шо Демьяновна-то?
