— Ты, наверное, замерз. Ведь верно, замерз?
Я думаю, что Эджит спрашивает маленькую Найшу, но он, оказывается, обращается ко мне. Я понимаю это только после того, как он снимает свою куртку и протягивает ее мне:
— На, возьми.
Но я мотаю головой, потому что это чужая куртка, у меня никогда не было куртки.
— А где ты потерял свою обувь?
Что такое обувь?
Не дождавшись ответа, мужчина перестает со мной разговаривать.
Рядом с нами останавливается машина.
Я знаю, что это за машина, — это полицейский автомобиль из телевизора. Из нее выходят два человека с короткими волосами, у одного они черные, а у другого — светлые. Полицейские двигаются очень быстро. Эджит что-то говорит им. Девочка Найша пытается вырваться, но он крепко держит ее в руках, и я думаю, что ей не больно. Раджа лежит на чем-то коричневом, это трава, я представлял, что она будет зеленой. Вдоль тротуара есть несколько квадратов с этой травой. Жаль, что у меня больше нет записки, Старый Ник ее уничтожил. Я не помню, что там было написано, — слова вылетели у меня из головы.
Ма осталась в комнате, и я очень, очень сильно хочу к ней. Старый Ник уехал в своем грузовике, но куда он теперь направляется? Конечно, не к озеру и деревьям, потому что он увидел, что я жив. Ма разрешила мне убить его, а я не сумел.
И тут мне в голову приходит ужасная мысль. А вдруг он поехал домой и сейчас открывает дверь нашей комнаты, кипя от ярости. Это я виноват, что он не умер…
— Джек!
Я смотрю на человека, который произнес это слово. Мне кажется, что этот полицейский — женщина, но я до конца не уверен. У нее черные, а не светлые волосы. Она снова говорит:
— Джек. — Откуда она знает, как меня зовут? — Я — офицер Оу. Можешь сказать мне, сколько тебе лет?
Я должен спасти Ма, мне надо говорить с полицией, чтобы получить газовую горелку, но мой рот мне не подчиняется. У нее на ремне какой-то предмет, это пистолет, как и у всех полицейских в телевизоре. А вдруг это плохие полицейские вроде тех, что посадили в тюрьму святого Петра? Как это не пришло мне в голову раньше? Я гляжу не в лицо женщине, а на ее ремень. Какой классный ремень с пряжкой!
— Так ты можешь сказать, сколько тебе лет?
Ну, это проще простого. Я показываю пять пальцев.
— Значит, пять лет, отлично.
Офицер Оу что-то говорит, но я не слышу что. Потом она спрашивает меня о платье. Повторяет этот вопрос дважды.
Я отвечаю как можно громче, не глядя на нее:
— У меня нет платья.
— Нет, а где же ты спишь ночью?
— В шкафу.
— В шкафу?
Попытайся объяснить им, произносит Ма в моей голове, а позади нее стоит Старый Ник, он никогда еще не был так зол…
— Ты сказал — в шкафу?
— У тебя три платья, — отвечаю я. — Я имею в виду Ма. Одно — розовое, другое — зеленое в полоску и третье — коричневое, но ты, то есть она, предпочитает джинсы.
— Ты говоришь о своей Ма? — спрашивает офицер Оу. — Это ей принадлежат все эти платья?
Кивнуть в ответ легче, чем говорить.
— А где сейчас твоя Ма?
— В комнате.
— Конечно, в комнате, — говорит она. — Только в какой комнате?
— В нашей комнате.
— А ты можешь сказать, где она находится?
Тут я вспоминаю:
— Ее нет ни на одной карте.
Женщина выдыхает воздух, наверное, я отвечаю неправильно. Другой полицейский, кажется мужчина, я никогда до этого не видел таких волос, они почти прозрачные, говорит:
— Мы в Навахо и Элкотте, у нас в руках напуганный ребенок, вполне возможно, домашний.
Я думаю, он разговаривает по телефону. Это — вроде игры в попугая, слова мне все знакомы, но что они значат, я не знаю. Он подходит к офицеру Оу:
— Какие успехи?
— Почти ничего.
— У меня то же самое со свидетелем. Подозреваемый белый мужчина, рост сто шестьдесят сантиметров, лет сорока-пятидесяти, уехал в темно-бордовом или темно-коричневом грузовике-пикапе, возможно, в Ф один пять ноль или Овене, номер начинается с К девять три, дальше идет Б или П, штат неизвестен…
— Человек, с которым ты ехал, — это кто — твой папа? — Офицер Оу снова обращается ко мне.
— У меня нет папы.
— Тогда, может, это — друг твоей мамы?
— У меня его нет. — Я уже говорил ей это, разрешается ли говорить два раза?
— Ты знаешь его имя?
Я заставляю себя вспомнить.
— Эджит.
— Нет, нет, имя другого человека, который уехал в грузовике.
— Старый Ник, — шепчу я, потому что знаю, что ему не понравится, что я его выдал.
— Как это?
— Старый Ник.
— Нет, ответ отрицательный, — говорит мужчина-полицейский в свой телефон. — Подозреваемый скрылся, его имя Ник, Николас, фамилия неизвестна.
— А как зовут твою Ма? — спрашивает офицер Оу.
— Ма.
— А у нее есть другое имя?
Я показываю два пальца.
— Даже два? Отлично. Ты можешь их назвать?
Они были в записке, которую уничтожил Старый Ник. Тут я кое-что вспоминаю:
— Он нас украл.
Офицер Оу садится рядом со мной на землю. Земля не похожа на пол, она твердая и холодная.
— Джек, тебе нужно одеяло?
Не знаю. Здесь же нет одеял.
— У тебя порезан палец и содрано колено. Этот Ник, он что, бил тебя?
Подходит мужчина-полицейский и протягивает мне голубое одеяло, но я не трогаю его.
— Давай дальше, — говорит он в телефон.
Офицер Оу укутывает меня в голубое одеяло. Оно не мягкое и серое, как мое, а гораздо грубее.
— Откуда у тебя эти порезы?
— Эта собака — вампир. — Я ищу взглядом Раджу и его хозяев, но их нет. — Она укусила меня за палец, а колено было на земле.
— Не поняла.
— Это улица, она меня укусила.
— Давай дальше, — произносит мужчина, который все разговаривает по телефону. Потом он поворачивается к офицеру Оу и спрашивает: — Может, позвонить в организацию защиты детей?
— Дай мне еще пару минут, — отвечает она. — Джек, я уверена, что ты отлично рассказываешь сказки.
Откуда ей это известно? Мужчина-полицейский смотрит на часы, прикрепленные к его запястью. Я вспоминаю, что у Ма болит запястье. Что сейчас делает Старый Ник — выкручивает ей руки, сворачивает шею, рвет на кусочки?
