– Злишься, злишься. Все видят, что злишься. Хотя Анатолий тоже хорош. Мог бы действительно Лизу пригласить, а не эту конопатую.
– Это он специально, чтобы мне досадить, – хмуря брови, говорила Лиза.
– Слышишь, отец? – обратилась мама дочерей к мужу. – Зря мы на бал не пошли.
Тимофей Прокопьевич Кураев, отложив в сторону газету, внимательно слушал болтовню дочерей. Он, не любитель увеселений и балов, действительно, наверное, впервые пожалел, что не пошел на бал для молодежи. Его любимица, младшая дочь Ася, так же, наверное, впервые за последние полгода смеялась звонким, как колокольчик, смехом. Что такое могло там произойти, что вывело его любимицу из многомесячного пребывания в слезах? У него впервые за это время стало вдруг светло на душе. Ася улыбалась. Его младшенькая улыбалась.
– Ты действительно удачно танцевала? – спросил он дочь.
Та часто-часто закивала головой. На глаза ее снова стали наворачиваться слезы, но она продолжала улыбаться. Сам готовый расплакаться, Тимофей Прокопьевич привлек дочь к себе и уткнулся бородатым лицом в золотистые волосы дочери.
– Нет, вы послушайте, – продолжала старшая дочь Елена. – Этот кадет, прямо как взрослый офицер, прошел через весь зал. Представился мадам и нам. И пригласил Асю.
– Вообще-то Асе подобало бы польку танцевать, – сказала свое веское слово средняя сестра.
– В том-то все и дело, мама, – перебила ее старшая. – Можете себе представить, они танцевали вальс! Да так хорошо, что в конце танца им даже аплодировали.
– Пепеляев тоже танцевал с этой рыжей.
– Да при чем здесь твой Пепеляев?
– С чего это ты взяла, что он мой?
– Лиза, – вмешалась мать Анна Григорьевна, – пусть Елена доскажет.
– А я уже все и рассказала.
– И кто же такой этот кадет? Как его зовут? – мягко спросила Анна Григорьевна.
– Я же говорила, товарищ Пепеляева по корпусу.
– А имя-то у него есть, у этого товарища? – направляя разговор в нужное ей русло, спросила Анна Григорьевна.
Вдруг Ася, плавно высвободившись из объятий отца, повернулась лицом к матери и сестрам. Точно собравшись внутренне, она очень тихо, по слогам произнесла:
– Се-ре-жа...
Анна Григорьевна перекрестилась. Свое собственное имя, произнесенное ею на балу, и имя Суровцева оказались первыми словами Аси за последние полгода. От неожиданности всех охватила оторопь. Тимофей Прокопьевич снова привлек Асю к себе. Указательным пальцем свободной руки коснулся своих губ. Стало ясно: отец приказал всем замолчать. Все и замолчали. И было отчего...
В прошлом году, в начале лета, они чуть было не потеряли навсегда свою Асю. Виной всему был пожар. Как это часто бывает в Сибири, после жаркого мая июнь выдался холодным. Тимофей Прокопьич приказал снова топить печи в своем двухэтажном особняке по улице Духовской. Лучше бы он этого не делал. Митрич, один из управляющих Кураева, он же и смотритель за хозяйством купца и истопник в одном лице, растапливая одну из печей в нижнем этаже дома, плеснул в печь немного керосина. Погода стояла дождливая, и тяги в печных трубах никакой не было. Из-за неловкости Митрича разом вспыхнувшее пламя бросилось по проложенной керосином дорожке к незадачливому истопнику. Тот отпрыгнул в сторону и уронил бидон, полный керосина. Деревянный двухэтажный особняк в считанные минуты запылал с первого этажа. Сам Митрич едва успел выскочить на улицу с криком во все горло:
– Пожар!
С пожарной каланчи на Воскресенской горе сразу же заметили пожар, забили в колокол. Еще до приезда пожарных соседи бросились тушить пожар. Пожары для сплошь и рядом деревянного Томска были неотъемлемой частью его истории. Поэтому томичи, наученные горьким опытом, без лишней суеты хватались за багры и топоры, за ведра. Пожар у соседа очень просто мог превратиться в пожар у них самих. С первого взгляда они оценивали размеры случившейся беды и прикидывали, что нужно спасать в первую голову. На всех улицах существовали выборные должности пожарных старост, которые еще до приезда пожарных организовывали тушение. Как всегда, находилось немало желающих поживиться чужим добром. Поэтому вместе с пожарными из полицейского участка на той же Воскресенской горе отправлялись в путь и полицейские. Анна Григорьевна вместе с дочерьми успела без помех выйти из горящего дома, первый этаж которого уже пылал. Всем становилось ясно, что дом обречен. О том, что можно спасти что-то из вещей и мебели, не могло идти и речи. Поэтому все силы бросили на спасение примыкающих к особняку строений.
И тут Ася увидела в окне уже задымленной детской на втором этаже свою любимицу – кошку по кличке Зося. Девочка в считанные секунды сообразила, что спасать Зосю никто не станет. Окна и все форточки из-за холодной погоды были закрыты. Из-за стоящего шума пожара и гомона людей мяуканья кошки не было даже слышно. Ася только видела, как та в ужасе открывает и закрывает свой алый ротик. Белая шерсть на Зосе поднялась дыбом, а полные ужаса округлившиеся глаза были обращены на людей за стеклом.
Пользуясь царившей вокруг суетой, Ася незаметно отправилась ко второму, называемому черным, входу в дом. Обежав дом с обратной стороны, она открыла дверь и побежала по лестнице на второй этаж, путаясь в складках платья. Именно туда, на второй этаж, не сообщаясь с первым этажом дома, и вели ступени лестницы. Из всех щелей валил едкий дым. Задыхаясь, Ася открыла тяжелые двери детской, и ей на грудь бросилась почти обезумевшая кошка. Теряя сознание, девочка смогла открыть окно и закричать. Она ненадолго потеряла сознание. Предательница-кошка, ни секунды не колеблясь, бросилась из окна второго этажа на ветви стоящего рядом дерева, оставив на произвол судьбы свою спасительницу. Из-за попавшего в верхний этаж воздуха дым быстро стал превращаться в обжигающее пламя.
Когда Тимофей Прокопьевич подъехал к своему горящему дому, он застал в бессознательном состоянии жену и двух ревущих старших дочерей. Услышал он и резкий короткий крик младшей дочери. Поняв, в чем дело, он вместе со своим кучером, татарином Ахматом, бросился к черному ходу. Дым, недавно сквозивший из щелей лестницы и стен, теперь превратился в пламя. Несколько шагов по лестнице вверх – и волосы на голове и в бороде затрещали от огня. Задымилась одежда. Могучей рукой Ахмат вырвал Тимофея Прокопьевича из пламени.
– Куда, бабай шайтан?
– Пусти! – взревел купец и сам, будучи неслабым мужчиной, оттолкнул верного кучера. – Прочь!
Ахмат, видевший в своей жизни не один пожар, в том числе и такие, когда при спасении близких гибли люди, знал, что делать. Со всей силы он ударил Тимофея Прокопьевича, сбив последнего с ног и лишив сознания. Опытный кулачный боец, он был уверен, что в течение нескольких минут хозяин будет не в состоянии двигаться и соображать. Что и нужно ему было, чтоб развязать себе руки.
Он бросился к сараю. С необычайной легкостью схватил многометровую лестницу, используемую для покраски резных наличников и прочих ремонтных работ, и, не тратя времени на переход на другую сторону здания, приставил ее к окну второго этажа. Прошло несколько секунд, и через разбитое вдребезги окно он проник в дом.
