– Мне почему-то тоже так кажется, – сказал Сталин и точно поставил точку в произнесенной фразе мундштуком своей трубки. – О пропавшем золоте тоже будем разговаривать, понимая сложность ситуации. Не будем все валить в одну кучу. Всему свое время. Вы ценный для нас человек. Работайте. Мешать вам никто не станет. За всю советскую власть ручаться не могу, но за себя все же поручусь. Несмотря на слова Библии.
На столе негромко зазвонил один из телефонных аппаратов. Все телефоны в этом кабинете были переведены на негромкий звонок. Сталин подошел к своему столу, снял трубку звонившего аппарата. Молча выслушал. Сказал:
– А Мехлис с Маленковым приехали? Нет. Чаи гонять в другое время будем. Пригласи сначала Фитина.
Через несколько секунд дверь кабинета отворилась. Вошел начальник разведки.
– Обо всех деталях подготовки операции будете докладывать мне лично, – сказал Сталин. – Сколько времени вам нужно для подготовки?
– Месяц, – ответил Фитин.
– Даю вам две недели, – распорядился вождь. – И ни днем больше. В детали операции, кроме вас, может быть посвящен только Судоплатов. И еще, пожалуй, Федотов. Контрразведку надо тоже подключать. Наркому Берии знать обо всем не обязательно. Не надо его перегружать. Работайте.
Рукопожатия не предполагалось. Точно и одновременно Фитин и Суровцев, как по команде «кругом!», повернулись и одинаково, с левой ноги зашагали к выходу из кабинета с двойными дверями. Фитин открыл дверь, пропуская Суровцева. Суровцев вышел в приемную, и невольное волнение толкнуло кровь всего его тела в голову...
В приемной, напротив входной двери, на удобном диване, закинув ногу на ногу, сидел начальник Генерального штаба Красной армии генерал армии Жуков. Георгий Константинович также испытал удивление. В отличие от Суровцева, уже знакомого с нынешним обликом полководца по фотографии в «Правде», Жуков не видел бывшего капитана царской армии ровно двадцать пять лет. За такое время человек может измениться до полной неузнаваемости. Но то ли потому, что Жуков достаточно часто вспоминал этого офицера, то ли потому, что какие-то черты Мирка-Суровцева не претерпели изменений, а скорее, из-за безукоризненной военной выправки, которую только подчеркивало отсутствие знаков различия, он безошибочно его узнал. Осанка с поправкой на возраст осталась прежней. Как, впрочем, и у самого генерала Красной армии. Узнал. На простое узнавание наслоилось быстрое осознание непростых фактов – выход бывшего царского офицера в форме командира из кабинета самого Сталина, отсутствие знаков различия и, наконец, присутствие начальника разведки НКВД Фитина. Мало того! Один из бывших его командиров по царской армии только что разговаривал со Сталиным один на один, пока сам он сидел с тем же Фитиным в приемной и обменивался ничего не значащими фразами.
Люди они были бывалые, много в своей жизни повидавшие и многому научившиеся. Они были далеки от желания броситься друг другу в объятия. Да и характеры были еще те...
Кроме того, Жуков – где сознательно, а где неосознанно – всегда шел против старых военных специалистов. Он даже Шапошникову не постеснялся сказать в глаза, что его знаменитый труд «Мозг армии» – все, что угодно, но только не учебник для командира и полководца. Оба, не сговариваясь, не захотели афишировать факт своего давнего знакомства. Суровцев сухо и четко вытянулся по стойке «смирно», как и полагается подчиненному при встрече с высокопоставленным начальником. Жуков, собиравшийся было встать, снова опустился на свое место. Он больше даже не взглянул на Суровцева, напротив, обернулся к Фитину. Секунды две или три молча на него смотрел.
– Что-то хотел у тебя спросить, Павел Михайлович, – точно что-то вспоминая, проговорил будущий маршал. – Ладно. Вспомню – позвоню.
Ни Поскребышев, ни Павел Михайлович Фитин не заметили момента узнавания. Фитин был, наверное, единственным человеком из аппарата Берии, к которому Георгий Константинович Жуков испытывал безусловное уважение. Абсолютное большинство чекистов были для него кровавыми бездельниками. Другую часть, к которой, по его мнению, принадлежал, например, Судоплатов, он бездельниками не считал. Однако считая их работу грязной, – да что там говорить, – просто подлой, признавал необходимой. Фитина же уважал за его непростую миссию разведчика. Но его всегда раздражало, что шпионы иногда сильнее влияют на политику, чем военные. И вот рядом с Фитиным оказался Мирк-Суровцев. Бывший царский офицер, а теперь еще, вероятно, и шпион. Все могло быть иначе, живи Жуков и Суровцев в другой стране и в другое время. Но чего стоила только одна Гражданская война! А еще ведь были нескончаемые репрессии! Оба генерала поступили именно так, как они и должны были поступить. Это, в свою очередь, доказывало, что они не ошибались прежде и не ошибаются друг в друге теперь. А в том, что у них будет время еще встретиться, они почему-то не сомневались. И при этом каждый из них успел понять, что он узнан другим. Фитин и Суровцев вышли. Поскребышев снова исчез за дверями кабинета вождя.
Этот день запомнился Жукову не только примечательной встречей. Разговор со Сталиным предстоял тяжелейший. Кроме тягостной обязанности докладывать о катастрофической общей обстановке на всем театре военных действий, начальнику Генерального штаба предстояло докладывать об обстановке на Юго-Западном фронте.
– Посиди, – традиционно на ты сказал Поскребышев Жукову.
Поочередно в кабинет вождя втянулись член Государственного комитета обороны Маленков и военный комиссар первого ранга Мехлис. И лишь после их прихода Поскребышев соизволил пригласить будущего маршала и великого полководца.
– Проходи, – сказал ему Поскребышев. Затем стал звонить в приемную Берии, требуя передать наркому приказ вождя снова приехать в Кремль. Для себя он отметил, что Сталин специально не пригласил на этот разговор военных. А теперь вот приказал найти Берию. «И это правильно, – считал Поскребышев, – пусть генерал Жуков не зарывается...»
В своем докладе Жуков кратко обрисовал тяжелое положение на Юго-Западном фронте. Несколько раз едва сдерживал себя, чтобы не ответить на издевательские реплики Мехлиса. На предложение о переброске нескольких боеспособных дивизий с Дальнего Востока комиссар первого ранга Мехлис чуть ли не обвинил генерала в безответственности:
– А Дальний Восток японцам отдадим?
Жуков посчитал ниже своего достоинства отвечать и продолжал:
– Юго-Западный фронт необходимо целиком отвести за Днепр. За стыком Центрального и Юго-Западного фронтов сосредоточить резервы – не менее пяти усиленных дивизий.
Маленков и Мехлис не совсем хорошо понимали, о чем говорил начальник Генерального штаба. Но Сталин, знавший от Шапошникова и Шиловского, что похожее мнение созрело у возглавляемой ими особой группы, не удержался и спросил прямо:
– А как же Киев?
– Киев придется оставить, – в отличие от дипломатичного Шапошникова сразу ответил Жуков.
Взгляды Маленкова и Мехлиса вопросительно устремились к вождю. Вождь же понимал, что такое единодушие мнений независимой особой группы маршала Шапошникова и начальника Генштаба Жукова не простое совпадение. Политический аспект потери столицы Украины их мало интересовал. Жуков, в отличие от других, прямо сказал, что означает отвод войск за Днепр. Чтобы как-то смягчить тяжелое впечатление от сложившейся обстановки, Георгий Константинович указал на выступ, образовавшийся в конфигурации линии фронта в районе города Ельня.
