* * *
Суровцев объявился в Томске в конце лета 1919 года. К тетушкам, на улицу Офицерскую, он явился под вечер в гражданском костюме, в сопровождении офицера в форме есаула Забайкальского казачьего войска. Это был знакомый нам Александр Александрович Соткин.
Несмотря на поздний час, в квартире царил радостный переполох. Через несколько минут после прихода желанных гостей Мария Александровна звонила редактору «Сибирской жизни» Александру Васильевичу Адрианову с новостью о приезде племянника. Сергей считал эту суету излишней, но что можно было возразить милым тетушкам. Они с годами становились похожими на детей. А их огорчение из-за того, что Сергей не собирается предстать перед ними в генеральском мундире, было столь искренним, что он согласился переодеться. Френч с генеральскими погонами, со всеми орденами был отдан Параскеве Федоровне для чистки и утюжки. Форма была в чемодане, при нем, но она предназначалась для совсем другого случая. Щеголять генеральскими погонами в маленьком Томске не входило в планы Суровцева. Миссия его носила секретный характер. Но именно эту секретность могли походя нарушить словоохотливые родственницы.
– Не сердитесь, Сергей. Александр Васильевич не простил бы нам, если бы мы не сообщили ему о вашем приезде, – оправдывалась Маргарита Ивановна. – Ему для газеты нужна всякая новость с фронта. Он ценит каждую мелочь.
– Дело в том, что я приехал из Омска. Я уже несколько месяцев штабной офицер, – отбивался Суровцев. Что было неправдой.
– Тем более, – вмешалась вторая тетушка. – Нам тоже интересно узнать, чем живет штаб Верховного правительства России.
– Вот Александр Александрович – фронтовик. Он будет сегодня рассказчиком, – выразительно взглянув на Соткина, заявил Суровцев.
На секунду смутившись, Соткин кивнул. Он уже привык, что ему приходится в последнее время врать направо и налево. Да и начни он рассказывать правду, вряд ли кто поверил бы. Думал ли он, что ему придется сопровождать Суровцева, страшно сказать, в тылу красных! Мало того, он за последний месяц впервые посетил не только бывшую столицу Российской империи – Петроград, но и столицу Финляндии – Хельсинки, бывший город Гельсингфорс. Нужно сказать, что такая, полная опасностей, жизнь нравилась Александру Александровичу. Ему также льстило, что Суровцев из многих офицеров колчаковской армии именно его выбрал себе в помощники.
Переодевшись, Суровцев чувствовал себя, как говорится, не в своей тарелке. Тетушки и Параскева Федоровна, напротив, были довольны. Но их полные комплиментов замечания только добавляли неловкости Сергею. Мало того, приехавший Адрианов приставал к молодому генералу с вопросами о положении на фронте.
– Александр Васильевич, моя личная оценка, вероятно, сильно отличается от оценки общепринятой. Но я человек военный, и потому увольте от роли толкователя и интерпретатора, – пытался уклониться от разговора Суровцев.
– Неужели дела обстоят так плохо? – не удовольствовался такими отговорками редактор «Сибирской жизни».
– Я еще раз вынужден повторить, – достаточно твердо сказал Сергей Георгиевич, – я не намерен давать оценку действиям вышестоящих начальников. Как говорится, Бог им судья.
– Я так и предполагал. Дела наши плохи. Ну хорошо. В конце концов, о том, как воюют наши земляки, я могу написать?
– Александр Васильевич, как я могу рассказывать вам, как воюют Пепеляев или Урбанковский, без их ведома?
– Но о себе вы можете рассказать? – не унимался Адрианов.
– А обо мне вообще не может быть даже речи.
– Но почему? – вмешалась тетушка Мария Александровна.
– Действительно, почему? – вторила ей Маргарита Ивановна.
– Да потому что я изначально офицер Разведывательного отделения! Потому что длинный язык в моей работе означает короткую жизнь. Потому что я, в конце концов, не желаю говорить!
Вечер оказался изначально испорчен. Разобиженный и раздосадованный Адрианов засобирался домой. Не менее расстроенный Суровцев пошел переодеваться в гражданское платье. Когда он, уже переодетый, вернулся к тетушкам, нашел их растерянными и печальными. Адрианова уже не было. Сергей Георгиевич запахнул домашний халат, поочередно расцеловал тетушек и стал наполнять бокалы вином.
– Не сердитесь, мои хорошие. Не так все и плохо. Главное, что все мы живы и здоровы. Вот за это я и предлагаю выпить.
Они и выпили.
– Лучше расскажите, как вы поживаете, – закусывая, предложил племянник.
– Сложно, Сережа, – ответила Мария Александровна.
– Я бы сказала, странно, – в свой черед добавила Маргарита Ивановна. – Все стало очень непредсказуемо.
– Нам обеим задерживают выплату жалованья. Ходят слухи о закрытии и университета, и технологического института. В последнее время они и так существовали благодаря частным пожертвованиям.
– Но это не страшно, – опять наполняя бокалы, подвел черту Суровцев. – У вас племянник генерал...
– Сергей, вы стали выпивать? – встревожилась Мария Александровна.
– Тетушка, ну что вы, право, – улыбнулся Сергей. – Что вы знаете об Асе?
Тетушки переглянулись, точно решая, что нужно племяннику сказать, а что говорить не следует.
– А нужно ли вам это знать, Сережа? – наконец после молчания нерешительно начала говорить Мария Александровна.
– Действительно, зачем?.. Ведь главное ты знаешь, – вторила ей другая тетушка.
– Ася родила. Насколько мы знаем, девочку, – все же почти выпалила Мария Александровна. – К нам, по понятным причинам, она теперь не заходит.
– Жив ли, здоров Тимофей Прокопьевич?
Тетушки снова переглянулись, не понимая, откуда проистекает такая заинтересованность здоровьем отца Аси.
– Насколько мы знаем, он жив и здоров, – ответила за обеих Маргарита Ивановна.
– Вот и хорошо, – чуть захмелев с грустной улыбкой сказал Сергей и снова расцеловал тетушек.
Соткин, не проронивший за весь вечер и слова, вдруг и искренне произнес:
– Мне как-то радостно смотреть на вас. Забавно, право! – И добавил почти без перехода: – Вы бы отвели мне помещение. Извиняюсь, портянки поменять.
– Саша, прости. Я уже два раз переобулся, а о тебе не дали вспомнить, – рассмеялся Суровцев. – У меня для тебя есть шлепанцы. А портянки в печь. Параскева Федоровна покажет. Ты ей понравился.
На другой день, также вечером, Суровцев и Соткин встречались с Тимофеем Прокопьевичем Кураевым. Встреча происходила в одном из домов, принадлежащих купцу. Он сдавал внаем этот дом в конце улицы под названием Белая. Эта улица и это здание уже знакомы читателю.
Суровцев был при генеральских погонах, что посчитал нужным для предстоящей встречи. На рукаве френча красовались нашивки за ранения. Одно тяжелое – золотая полоска галуна. И пять легких ранений – красные. По городу на извозчике он ехал, прикрыв френч, ордена и нашивки офицерской накидкой... Был и такой атрибут в военной форме того времени. Это что-то вроде плащ-палатки более поздних времен.
