* * *
– Немцев надо приучить к тому, что для них каждый бой на нашей земле может стать последним. Пусть печенками чувствуют, что они здесь не побеждать, а подыхать будут, – сказал Жуков начальнику артиллерии фронта генерал-майору Говорову.
Впервые за два с лишним месяца войны войска действовали слаженно и на узком участке фронта осуществлялось взаимодействие всех родов войск. 30 августа наступление началось. Главный удар с северо-востока наносила 24-я армия генерала К. И. Ракутина. Навстречу ей с юго-востока ударили несколько соединений 43-й армии. После мощной артиллерийской подготовки войска прорвали оборону противника. 4 сентября южная и северная группировки сблизились настолько, что командующему немецкой группировкой генерал-фельдмаршалу фон Боку не оставалось ничего, кроме как отдать приказ об отступлении. Немцы ускользнули от возможного окружения. Георгий Константинович, не привыкший что-либо делать наполовину, злился и на себя, и на ни в чем не повинных подчиненных. Будь в распоряжении фронта больше танков и авиации, он бы ни за что не выпустил немцев из окружения. Приказом Ставки 100-й и 127-й дивизиям 24-й армии было присвоено наименование гвардейских. Соответственно в армии появились 1-я и 2-я гвардейские стрелковые дивизии. Таким образом под командованием Жукова родилась советская гвардия. Отечественная пресса, политработники как могли использовали этот факт, как и сам факт первого советского наступления в этой войне. По словам очевидцев тех событий, первая победа воодушевила и придала силы всей Красной армии.
– Меня вызывают в Москву. Поедешь со мной, – сказал Жуков Соткину. – О прошлом своем нигде и никому. В Гражданской войне ты не участвовал. То-се, уклонялся от призыва в белую армию, тифом болел и тому подобное. И запомни: я о тех твоих годах ничего не знал и не знаю. Понял?
– Так точно.
– Что еще? Попади ты мне в руки в восемнадцатом или в девятнадцатом году – не знаю, что с тобой сделал бы. Ведь на одном фронте воевали. По разные стороны... А теперь вот нашел себе заботу. Словом, чем богат, тем и рад... Дальше сам свою судьбу устраивай, – сказал он в заключение разговора.
– Спасибо тебе, Георгий Константинович!
Не желая больше разговаривать, Жуков ничего не ответил. Из чего Соткин заключил, что совсем не просто далось генералу его решение. Риск, которому себя подвергал будущий Маршал Советского Союза, был немалый. И тем сильнее было чувство признательности со стороны Александра Александровича.
В путь отправились ночью. Скрипя новыми ремнями, в новом майорском обмундировании, с новым орденом Красной Звезды на груди, до синевы выбритый, Соткин даже помолодел внешне. На сиденье рядом с водителем спал усталый Жуков. Майор Бедов тоже спал. Но сон его был чутким. Стоило автомобилю сбавить ход, и майор тут же просыпался. Соткин, несмотря на усталость последних дней, был слишком перевозбужден, чтобы заснуть. Жизнь его в очередной раз сделала резкий поворот. И теперь, казалось ему, он больше не сорвется в какую-нибудь авантюру. И никогда больше не совершит в жизни никакой глупости. За эти дни к нему пришло непростое осознание значимости личности его фронтового друга. Казалось бы, вместе кормили вшей, вместе ходили в конные атаки и неделями пропадали в разведке. Кто кого больше выручал в боях, уж и выяснить нельзя было теперь. Вот и контузию Жуков принял от мины, которая предназначалась ему, Соткину. И вот теперь Георгий Жуков такая фигура. Что говорить, если он в Москву едет сейчас по личному вызову Сталина! Характер у Жукова поганый, правда, стал. Но откуда ему, хорошему-то характеру появиться?
Александр Александрович первый раз в жизни видел Москву. Но Москва уже не была прежней. Знаковые для столицы здания, в том числе Большой театр и даже Кремль и Красную площадь невозможно было узнать из-за маскировки. Было утро. Части противовоздушной обороны притягивали к земле аэростаты. В предутренних сумерках столица казалась вымершей. Это неприятно поражало всех приезжавших. Но не Соткина. Он мало чему в последнее время удивлялся.
Жуков отправился домой привести себя в порядок и доложиться о своем прибытии. Прощались в машине.
– Ну что, майор Соткин, – обернувшись с переднего сиденья назад, сказал Георгий Константинович. – Выглядишь хорошо. Прямо завидки берут. Вся жизнь, можно сказать, впереди. Будь здоров!
Соткин ничего не успел ответить. Жуков резко оттолкнул дверцу и вышел из автомобиля. Не оборачиваясь, быстро пошел к подъезду своего дома.
– Куда теперь? – спросил водитель у Бедова.
– В общежитие академии, – приказал майор.
– Есть, – ответил водитель.
– Принимай постояльца, Петя, – обратился Бедов к знакомому дежурному по командирскому общежитию.
– Давайте документы, товарищ майор, – в свою очередь без всякого удивления обратился к Соткину сонный дежурный.
Соткин достал из внутреннего кармана новенькую командирскую книжку, наградную книжку и командировочное предписание. Дежурный пробежал глазами предписание и спросил, обращаясь к Бедову:
– А чего ты его сюда притащил? Написано: «В распоряжение резерва Главного командования». Так ехали бы туда. У них гостиница, а у нас общежитие. Разница есть?
– Да ладно ты! Там по четыре человека в номере. А у вас почти все общежитие пустое, – резонно заметил Бедов.
– Причитается с тебя, – перенося в свой журнал данные из документа Соткина, заметил дежурный.
– Это не с меня, а с майора, – кивнул на Соткина майор Бедов.
Затем уже Соткину, также кивнув на вещмешок, которым сам его же и снабдил:
– Там поллитровка у вас, имейте в виду.
– Поллитровка – это хорошо, – пропел Александр Александрович. – Может быть, присоединитесь?
– Присоединюсь, – забирая у дежурного документы Соткина, согласился Бедов.
– Второй этаж. Комната сто пять, – протянул из окошечка ключ дежурный. – Будете жить пока один. А причитающиеся мне сто грамм попрошу доставить сюда.
Комната была с огромным узким окном со стеклами, крест-накрест проклеенными бумажными полосами, что должно было оберегать их от взрывной волны. Часть помещения была отделена перегородкой. За этой перегородкой были умывальник и кухонный стол с электрической плиткой. Надо полагать – столовая. В самой комнате – две заправленные кровати, письменный стол с настольной лампой под зеленым абажуром.
– Давайте доставайте, что ли, – распорядился Бедов. – Выпьем сразу за все – и за звание, и за орден ваш. И чтоб с новым вашим назначением все у нас сложилось.
Соткин быстро накрыл на стол. Да и что накрывать! Два стакана, бутылка водки, тушенка. Финским ножом – и откуда достал?! – открыл консервные банки. Отвинтил орден. Бросил его в стакан с водкой. Было видно, что такую процедуру он не раз в своей жизни проделывал. И это не ускользнуло от внимания Бедова. Сдвинули стаканы. Выпили.
– Дай Бог, не последний, – выпив водку и поцеловав орден, изрек Соткин.
