Не прошло и пяти минут, как казаки под командой Урманова в составе почти сотни сабель ворвались в соседнюю деревню и оказались почти в тылу у наступавшей немецкой части. Бросок был столь стремительным и неожиданным, что неприятель не успел на него отреагировать должным образом. Чаша весов боя существенно качнулась в сторону русских. Воспользовавшись возникшей в тылу неприятеля паникой, русская пехота бросилась в контратаку, отвоевывая обратно оставленную часть деревни.
Полководческим умением предвидеть события и маневрировать имевшимися силами Пепеляев обладал и не будучи генералом. Конечно, он рисковал, ослабляя свой отряд, но оказался прав. Едва они с Ниткиным и двумя прапорщиками, командирами взводов, успели распределить личный состав по имеющимся блиндажам, как с противоположного берега Немана залпом ударила тяжелая немецкая батарея. Гаубичные снаряды с первого залпа легли точно в рощу, сотрясая землю, вырывая с корнем и беспорядочно валя березы. Стреляли немецкие артиллеристы очень точно. Стало понятно, что они, видимо, уже пристреливали свою позицию, но по каким-то причинам сразу не воспользовались артиллерией. А может быть, положились на данные своей разведки. Ведь еще вчера стоявшая здесь часть отошла на восток. Не было ни одного перелета или недолета снарядов.
Сделав еще два залпа по установленным прицелам, немецкая артиллерия перенесла огонь на деревню, сея разрушения и вызывая многочисленные пожары.
Поручик Ниткин, недавний студент Петербургского университета и выпускник школы прапорщиков, оказался прав. Подполковник, руководивший обороной Боровой, поблагодарил Урманова за помощь и тут же приказал продолжать атаковать дрогнувших немцев. Оставаясь верным данному Пепеляеву и Ниткину слову, Урманов повернул лошадь и поскакал к своим казакам.
– Имею приказ быть в деревне Клетище! – выкрикнул сотник и, не уточняя, чей приказ выполняет, повел казаков обратно.
Подполковнику ничего не оставалось делать, кроме как разразиться бранью вслед сотнику, фамилию которого он даже не успел запомнить, как не успел узнать и номер его части. Отбросив прочь досаду от потери неожиданного подкрепления, он принялся закреплять достигнутый благодаря этим казакам успех собственными силами.
Урманов сумел оценить дальновидность штабс-капитана Пепеляева, когда вывел казаков из Боровой. Там, где еще недавно находились в деревне Клетище казачьи лошади, вздымались к небу клубы дыма и пыли. Понимая, что со своей неполной сотней представляет отличную мишень для вражеской артиллерии, он не стал медлить и направил сотню к своим. Но чтобы обезопасить себя от артиллерийского обстрела, решил максимально сблизиться с противником, а заодно рассмотреть, что делается на берегу, занятом неприятелем. Сотня имитировала конную атаку. Десяток лошадей без седоков скакали рядом налегке...
Не ожидавшие кавалерийской атаки с фланга, немецкие солдаты бросились устанавливать пулеметы в направлении атакующих кавалеристов. Было видно, что офицерам с трудом удается организовать оборону на узком участке прибрежной полосы. Но и Урманову было ясно, что атаковать имеющимися у него силами в такой тесноте невозможно. Хорошо было и то, что несколько неприятельских лодок чуть отплыли от берега. В любом случае готовившаяся атака противника была сорвана. Не дожидаясь, когда по нему ударят из пулеметов, сотник развернул свой отряд вправо и пошел верхом достаточно высокого в этом месте берега, защищаясь тем самым от возможного обстрела. Не прошло и минуты, как его стиснул в своих могучих объятиях Пепеляев.
– Ну герой! Ну молодец! Все наблюдали. Докладывай, где был, что видел? Да громче говори! Меня чуть в блиндаже не накрыло. Слышу плохо, – улыбаясь, говорил Пепеляев.
Несколько солдат, оглушенных, как и штабс-капитан, близким разрывом снаряда, подобно рыбам открывали и закрывали рты.
– Плохи дела, – громко докладывал сотник. – Уходят наши из Боровой. Там сейчас около роты солдат. Командует какой-то подполковник. Точно, хотел нас к рукам прибрать. Думаю, что они до вечера не продержатся.
– Что делается на берегу перед нами?
– Я их шуганул. Они и шуганулись. Кто-то даже в лодки сигать начал. У них много раненых. Но атаковать никак было нельзя. И место узкое, и песок по всему берегу. Ноги коням переломал бы.
– Я и сам за тебя испугался, – горячо откликнулся Пепеляев. – Мне сначала тоже показалось, что ты атаковать намерен. Молодец! Значит, в лодки, говоришь, прыгали? Нам бы сейчас хотя бы роту еще! Да что об этом попусту говорить!
И еще три неприятельские атаки отбил отряд под командованием Пепеляева за этот день. В последней участвовала только половина солдат двух немецких батальонов. Потери их были ужасающими. Но германские офицеры уже поняли, что перед ними немногочисленный, собранный из разрозненных частей русской пехоты и казаков отряд.
Третья атака производилась на пределе сил и возможностей. Немецкие солдаты, измотанные потерями и неудачами этого дня, растеряли утреннюю бодрость, но с упорством, свойственным именно немцам, снова шли в бой. Момент был критический для обеих сторон. У пепеляевцев вот-вот должны были кончиться боеприпасы. Ни о каком их подвозе речи быть не могло. Ему приказали отступать, а не обороняться. Потому и рассчитывать на помощь не приходилось. Пепеляев сумел почувствовать и понять решительность момента. Все четыре пулемета он расположил теперь в центре своей позиции, определив им новые секторы стрельбы. Когда передовые силы неприятеля под огнем русских пулеметов были вынуждены залечь, у вражеских офицеров сложилось впечатление, что теперь можно охватить обороняющихся с флангов, но сил для маневра оказалось недостаточно. На это рассчитывал Пепеляев, полагая, что рукопашной не избежать. Он считал, что от конных казаков будет больше пользы, чем от пеших. Ударить с обоих флангов конницей не представлялось возможным ввиду ее малочисленности, и потому казаки Урманова ударили только с правого фланга. Тут же Пепеляев поднял остальных, чтоб контратаковать. Неожиданный отчаянный и нахальный двойной удар русских сломил немецкое упорство. Немцы побежали. Но преследовать их, чтобы разбить окончательно, было невозможно. И даже казаки, рубя отступающую пехоту, должны были повернуть обратно, чтоб помогать оставшимся у рощи своим пехотинцам. Так или иначе, бой был выигран.
Активные действия отряда Пепеляева заставили неприятеля оставить уже занятую своими частями деревню Боровую. Привыкшие все делать основательно, германцы отложили наступление. Вечером под покровом темноты они вернулись на польский берег Немана, увозя раненых и оставляя на русском берегу непохороненными своих убитых. На соседних участках 11-я Сибирская стрелковая дивизия оборонялась еще более организованно. За ночь в деревню Боровую и в Клетище вошли свежие русские части. Потрепанному отряду Пепеляева было приказано прибыть в деревню Осова, находящуюся в глубине обороны. Туда они и отправились, оставив на деревенском кладбище в Клетище три десятка свежих могил, в которых среди прочих остались бывший студент Петербургского университета поручик Ниткин и вестовой Пепеляева Иван Гладнев, из крестьян деревни Ксеньевка Томской губернии Томского уезда, третий вестовой, потерянный Пепелевым за год войны. Был тяжело ранен в живот и отправлен в тыл сотник Урманов. В царской армии про таких офицеров, как Анатоль, говорили: «Рядом с ним головы на плечах не держатся»...
