Никодим закрыл смотровое окошечко в двери камеры и оставил до поздней ночи Суровцева один на один с этим известием. Мысли заключенного носились по кругу, порождая еще большую неопределенность собственной судьбы. Но трагическую глубину происходящих событий он оценивал более трезво, чем абсолютное большинство людей в стране. Не многие могли похвастать таким пониманием. В том, что немцы напали внезапно, он даже не сомневался. Как не сомневался и в том, что подготовились они к войне лучше. Однако, он это знал, в действиях немцев всегда присутствовала нахрапистость, которая им мешала. К длительной войне они, по своему обыкновению, не готовятся. Ресурсы Германии и России несопоставимы. Сейчас вопрос только в том, сможет ли Красная армия оказать достойный отпор в первые дни войны. Как человек военный он знал и понимал еще одну вещь, которую не понимали и не могли понять нынешние советские военачальники. Немецкая армия, как и победоносная армия маленькой Финляндии, сохранила историческую преемственность военных традиций, которую большевики прервали. А без этой связи трудно будет победить в развернувшейся войне. И еще он считал, что появление фашизма в Германии было бы невозможно без победы большевиков в России. В начавшейся войне он видел кару Божью как своей стране, так и всем силам в мире, вольно и невольно потакавшим русской революции.
Он обругал себя последними словами. Ему о своей судьбе нужно думать. А то, что она в ближайшее время должна решиться, он, конечно же, осознавал, но ничего поделать с собой не мог. К тому же и его судьба вполне объяснимо зависела от положения на фронте. Он продолжал думать о возможных вариантах развития событий в стране и в армии. На воображаемой карте театра военных действий он проводил линии боевых передвижений воюющих сторон. Не располагая достаточной информацией о действиях противника, не представляя состояния нашей армии, он прогнозировал ход будущих сражений. Предположения его были страшными, но они, как потом ему стало известно, оказались верными.
Он знал и понимал то, что не хотели и не могли понять даже многие военачальники Красной армии. Уровень боеспособности Вооруженных сил сознательно не поднимался выше очерченного Сталиным предела. Профессиональная армия в мирное время таит в себе угрозу переворота. При той обстановке, которая сложилась после Гражданской войны, допустить создание такой армии большевики не могли. Как генштабист, Суровцев еще в двадцатые годы понял, что обучение военному делу переместилось из самой армии в мирную систему образования. Школьные курсы начальной военной подготовки и так называемые оборонные общества охватывали своей работой миллионы молодых людей, но само оружие находилось только в армии. Вот этим выпускникам авиационных школ и авиаклубов, юным радистам, трактористам, «ворошиловским стрелкам» и предстояло стать кадровой армией в случае войны. Именно они сядут за штурвалы боевых самолетов, за рычаги танков и в цепях героической русской пехоты заставят мир вспомнить о русской армии.
В стенах комплекса зданий на Лубянской площади царило смятение. Но паники здесь не было. В общих чертах всем было понятно, чем придется заниматься в ближайшее время. Лучшая часть личного состава рвалась на фронт в составе дивизий и отдельных полков НКВД, которые с началом войны, как когда-то предполагал Павел Анатольевич Судоплатов, десятками и сотнями переподчинялись Генеральному штабу. Позже, пройдя всю войну до Победы в составе этих частей, их солдаты и командиры болезненно воспринимали свою былую ведомственную принадлежность, которая потерялась под новой нумерацией частей и их почетными наименованиями, присвоенными в боях. Приказом из Москвы особые отделы военных округов реорганизовывались в особые отделы фронтов. Там же при них воссоздавались изобретенные еще в Гражданскую войну заградительные отряды. В чисто военное понятие «устойчивость частей» органы опять втащили понятие «политическая устойчивость» и принялись варить черное варево новых репрессий, пока суровым окриком из Москвы их не поставили на место. Не те времена. Но отстраненные от боевой работы, они брали реванш, расправляясь с солдатами и командирами, побывавшими в плену или вышедшими из окружения.
Также очевидной стала неспособность территориальных органов НКВД вести эффективную борьбу с немецкими диверсантами и шпионами. Это не со своими гражданами воевать! Совершенно логично стала выстраиваться разведывательная и контрразведывательная работа воюющих фронтов и армий. Что и привело в конечном итоге к созданию в 1942 году контрразведки «СМЕРШ», подчиненной НКВД, но все более самостоятельной к исходу войны.
Лаврентий Павлович Берия, как политик и государственный деятель, сразу почувствовал, что его еще вчера безграничная, по сути, власть теперь приобретает четкие границы. И вот теперь его, наркома внутренних дел и члена Политбюро, иногда задерживали в приемной Сталина, в то время когда там были с докладом нарком обороны маршал Тимошенко и начальник Генерального штаба генерал армии Жуков. Он вдруг почувствовал, что его стали приглашать больше для того, чтобы, выражаясь лексикой его подчиненных, «пощекотать невроз». Да и в поведении военных Берия отмечал некую независимость, которую они не проявляли раньше. Он сожалел, что в свое время недооценил предложение Судоплатова о создании специальных частей и санкционировал создание лишь особой группы войск НКВД. Его заместитель мыслил верно – теперь окончательно убеждался он. Также он понимал, что в дела военных ему сейчас лучше не лезть. Пусть воюют. В эти первые недели и месяцы войны он совершил одно из самых чудовищных своих преступлений. Личным приказом он санкционировал уничтожение арестованных на тот момент военных специалистов, в том числе нескольких высших военачальников. Официально он объяснил бы это опасностью содержать такое количество врагов во время войны, спроси кто его о причине такого приказа. Но был и личный мотив. Он понимал, что при остром дефиците военных кадров очень многих придется выпустить и отправить на войну. А эти люди уже не простят власти издевательства над собой и своими семьями. Они неминуемо будут командовать и полками, и дивизиями, и целыми армиями. И еще не известно, куда могут повести свои полки эти полководцы. И та же власть в лице Сталина именно его, Берию, сделает тогда ответственным за все.
Глава 15. Быховские узники
1917 год. Октябрь – ноябрь. Быхов. Могилев
По всей России ходили смутные слухи о свершившемся в Петрограде перевороте. Кто-то считал его новой, еще одной революцией, а кто-то очередными беспорядками, которыми был богат завершающийся 1917 год. Накрапывал холодный дождь, из-за которого и без того темная ноябрьская ночь казалась еще темнее. У ворот бывшего католического монастыря, у наспех сколоченной из грубо отесанных досок сторожевой будки разговаривали двое солдат караула.
– А что, Ванька, будешь стрелять, коль их благородия тикать вздумают? – спросил один из солдат, сворачивая самокрутку.
– Хотели бы тикать, уже тиканули бы, – отвечал другой. – Ты погодил бы курить. Какой-никакой, а караул все ж...
– Да какой тут караул – смех один...
– Смех смехом, а сдается мне, что мы наших офицеров от своих же солдат охраняем. Стой! Стрелять буду! – срывая с плеча винтовку, вдруг выкрикнул он.
