Таким образом, враг на всех направлениях располагал численным превосходством, но особенно невыгодным было соотношение сил на киевском направлении – 4:1 в пользу поляков. Запомним эту цифру соотношения сил – 4:1. Именно ради неё пришлось так долго перечислять номера частей и соединений и их численность. Нам это важно для дальнейшего понимания происходивших событий. Оказавших влияние на два десятилетия жизни страны.
Используя подавляющее численное превосходство, поляки вели наступление на фронте от реки Припять до Днестра. Войска Пилсудского отбросили 12-ю армию красных на восточный берег Днепра и 7 мая 1920 года вошли в Киев.
Совершив тысячекилометровый марш из района Майкопа, на Юго-Западный фронт прибыла 1-я Конная армия под командованием Будённого. 27 мая Конармия с налета сшиблась с войсками киевской группировки противника. Фланги последней охватили войска 12-й армии и Фастовской группы. Части 2-й польской армии сдержали кавалерийский наскок будённовцев. Прорвать польский фронт с первой попытки не удалось. Но и при первом же столкновении с конармейцами польским военачальникам стало ясно, что на ближайшие недели и месяцы головная боль им обеспечена.
Конармия принимала пополнение. На железнодорожных путях станции Умань перед высоким и вытянутым зданием вокзала, напоминавшим своей формой паровоз без тендера, стояли вперемешку бывалые конармейцы и вновь прибывшая «живая сила». Бойцы-конники представляли собой живописное зрелище. Многие оказались переодеты в добротные польские мундиры английского производства. На ногах у некоторых оказались трофейные сапоги качественной выделки. Такие сапоги можно было увидеть до революции разве только на ногах царских генералов да ещё, пожалуй, на ногах гвардии.
Кое-кто для потехи надел на головы высокие, с квадратной тульей конфедератки польских офицеров-кавалеристов, которые представляли собой подобие старинных киверов. Передний угол этого головного убора заносчиво задирался вверх на линии носа, противоположный сзади глядел вниз, а два боковых глядели в стороны. Прекрасное целеуказание для метких стрелков! А ещё почему-то эти головные уборы, как и самих поляков, которых традиционно связывали в понимании со шляхтой, обозначали странной фразой-определением: «Туды-сюды – обратно должен».
Знаменитые заострённые будёновки и шинели с голубыми широкими полосами-застёжками в большом количестве появятся в Конармии чуть позже. Поступавшие в армию с 1919 года новые головные уборы-шлемы пока ещё не прижились окончательно. Даже название их только определялось. То их именовали «богатырками», то «фрунзевками», пока третье название «будёновка» не стало основным и главным. Да и обмундированы конармейцы были кто во что горазд. Зато вооружены все буквально до зубов.
Помимо шашек через плечо, винтовок и карабинов за спиной, за поясные ремни заткнуты револьверы, пистолеты, гранаты, а у кого-то и кавказский кинжал. Разношёрстным выглядело и пополнение. Стояли кучей казаки, брошенные деникинским командованием на произвол судьбы в районе Новороссийска и теперь мобилизованные в Красную армию. Отдельной группой выделялись моряки затопленного Черноморского флота. Особняком держались бывшие офицеры. Среди них и Суровцев. Волей судьбы он, пробиравшийся в Крым к Врангелю, оказался на Украине, в полосе наступления Конармии Будённого. Просто вырваться из этого потока теперь не представлялось возможным.
Он внимательно изучал конармейцев. Таких залихватских воинов, пожалуй, ещё не видел. Даже наводившие в своё время ужас на немцев конники Дикой дивизии, состоявшей из представителей горских народов, казались бы рядом менее дикими, чем они. Вся эта боевая и отчаянная масса насквозь пропиталась запахом своего и лошадиного пота, дымом самосада и пороха и неизменным запахом навоза, неотвязно сопровождающим всех кавалеристов. Казалось, что пахнет от них самой смертью…
– И теперь, товарищи, – кричал с железнодорожной артиллерийской платформы высокий оратор в кожаной куртке, – республика ждёт от вас новых подвигов во славу революции! Да здравствует революция, товарищи!
Комиссар был перепоясан ремнями. У бедра моталась деревянная кобура с маузером. Но обязательная для этого соединения шашка у него отсутствовала. Зато принадлежность к коннице были призваны обозначить забавные кавалерийские галифе, заднюю сторону которых составляла большая, светло-коричневого цвета, кожаная вставка, называемая леей.
Против ожидания оратора никто поддерживать его речь не стал. Суровцеву становилось любопытно наблюдать происходящее. Он насмотрелся и наслушался всяких митингов. И если сразу после Февральской революции и Октябрьского переворота все кричали и аплодировали после любого призыва и лозунга, то теперь люди проявляли заметную сдержанность.
Вдруг толпа оживилась, и гул человеческих голосов, подобно волне, стал нарастать и распространяться, покатившись от здания вокзала по всему пространству, заполненному конармейцами и пополнением. Через живой людской коридор по перрону шагали Будённый и Ворошилов.
– Да здравствует товарищ Будённый! – кричал кто-то.
– Да здравствует Ворошилов! – подхватывал другой голос.
– Даёшь! – кричали все.
Пожалуй, только бывшие офицеры или не кричали, или же вяло обозначали это приветствие. Ворошилов поднял руку. Люди замолчали.
– Продолжайте, товарищ! – крикнул Ворошилов комиссару, стоявшему на платформе.
Комиссар смутился. Что еще говорить, он не знал. Точно желая отчитаться и оправдаться перед командованием Конармии, он отошёл от пушки, стоявшей за его спиной, и стал продолжать свою довольно путаную речь.
– Ивлев, – тихо сказал Будённому Ворошилов. – Главный из присланных комиссаров.
Будённый кивнул и, разгладив пальцем в разные стороны пышные вахмистровские усы, приготовился слушать.
– Польский народ сам не раз изведал иноземное иго. Рабочие, крестьяне, все лучшие сыны польского народа и сейчас изнывают под гнётом своих помещиков и капиталистов! – громко кричал оратор. – Часть из них обманули и заставили обманом воевать против Советской республики. Другая, большая часть, изнывает от польских эксплуататоров в самой Польше.
– Так изныв серденьком сынку, шо аж в Киеву задом сив! – крикнул из толпы какой-то конармейский командир.
В толпе захохотали. Судя по двуременной портупее, по биноклю и по ордену Красного Знамени на груди – это был командир боевой и заслуженный. Не обратив внимания на язвительное замечание этого командира, комиссар продолжал:
– Но недалёк тот день, товарищи, когда пожар мировой революции докатится до Польши. И пусть Пилсудский не думает, что советская власть не способна себя защитить. Пусть не надеется, что пролетариат братской Польши останется без революционной поддержки. И залогом тому наша солидарность с польским народом.
– А шо пану Пилсудскому тут гадать? Вин и так баче, шо наши комиссары зовсим ебу дались. Якая ще солидарность? – во всё горло закричал командир с орденом.
В толпе, приготовившейся было к весёлому и забавному мероприятию, теперь раздались свист и улюлюканье.
