В жаркий день 25 мая 1920 года, когда Конармия была в Умани и когда Суровцев выступал на памятном митинге, другие события серьёзно начали влиять на военную обстановку на юге России.
У деревни Кирилловка, что на берегу Азовского моря, в сотнях вёрст на восток, в тылу красных войск, под прикрытием второго отряда судов Черноморского флота под командованием капитана первого ранга Машукова на пустынный берег десантировался с транспортов и барж Второй (Крымский) корпус генерал-лейтенанта Слащова. В разных источниках фамилия генерала печаталась то Слащёв, то Слащев (так, кстати, в его послужном списке). Мы будем употреблять «Слащов». Свои печатные труды и военные приказы генерал подписывал именно так.
Сорок военных и других судов стояли вблизи берега. Последние пустые баржи буксировались от прибрежного мелководья к основным силам морского отряда. Со стороны берега в небе появился аэроплан красных, привлечённый дымом пароходных труб. Вокруг него тотчас возникли белые облачка разрывов зенитных снарядов. Не долетев до берега, заполненного десантом, аэроплан сбросил бомбы и улетел на северо-восток.
Прощаясь с моряками, виртуозно осуществившими десантирование корпуса, генерал Слащов всех благодарил, пожимая руки:
– Благодарю вас за блистательную операцию, господа!
– Храни вас Бог, Яков Александрович, – перекрестив тридцатипятилетнего генерала, напутствовал его Машуков.
– Эх, Николай Николаевич, – громко рассмеялся известный дерзкими выходками Слащов. – Да знаете ли вы, что я впервые за последний год дышу свободно! Это пусть вас с Густавом Павловичем Бог хранит, – кивнул он на заместителя Машукова капитана второго ранга Густава фон Райера. – От интриг пусть хранит и от дурного штабного глаза. А у меня мечта сбылась, – одухотворённо продолжал он. – Я на ближайшее время могу быть Махной.
В то время Нестора Махно иногда именовали так. Вкладывая в это слово отнюдь не уничижительный смысл, а скорее предостерегающий. «Махна» в бытовавшем понимании был кем-то вроде злодея-бабая, которым пугают уже не детей, а взрослых. Но был «махна» более опасным, злонамеренным и реальным, чем «бабай». Один из немногих, имеющих положительные результаты в войне с батькой, Слащов знал что говорил. Раздражая белогвардейский генералитет, любил повторять: «Моя мечта – стать вторым Махно!» Начальства над Махно никакого не было. Это и привлекало Слащова больше всего в положении батьки Нестора Ивановича.
Потеряв при десантировании одного человека и двух лошадей, Слащов и повёл себя именно как Махно. Броском, нагло, дерзко, вероломно, двинулся к городу Мелитополю и с ходу его взял. С этого момента почти месяц корпус генерала почти безраздельно хозяйничал в Северной Таврии, создавая угрозу Донбассу и тылам всего Юго-Западного фронта.
– Отъедайтесь, братцы! За всю голодную крымскую зиму отъедайтесь, – ёрничал генерал, обращаясь к солдатам. – Чтоб, как махновцы, у меня были. Сытые да гладкие.
К июлю, когда было налажено взаимодействие с другими частями и установлена связь со ставкой, Яков Александрович продолжал новаторствовать. В момент, когда донские казаки доблестно отбивали атаки превосходящих сил красных между Большим Токмаком и морем, значительные силы красной конницы под командованием Дмитрия Жлобы прорвались в направлении на Мелитополь от станицы Пологи.
Ставка двинула на помощь Слащову 1-й добровольческий корпус. Телеграф донёс до Слащова сообщение: «Движение противника на Мелитополь угрожает Вашему тылу». «Ну что же, я буду продолжать операцию», – отвечал генерал в обычной для него фривольной манере. «Но ведь, двигаясь на Мелитополь, Жлоба отрежет Вам тыл», – беспокоилась ставка. «Ну что же, противник на Мелитополь, а я – на Пологи (без красных)», – точно потешаясь, отвечал махновствующий Слащов.
Похожую злую шутку сыграл со Слащовым в своё время сам Махно. В тот период времени Нестор Иванович в очередной раз отошёл от красных и воевал сам по себе. 8 декабря 1919 года генерал выбил воинство батьки из Екатеринослава. О чём доложил в ставку Деникина. Пока победная реляция по прямому проводу шла по назначению, Махно вернулся и захватил станцию, где находился поезд Слащова. Только храбрость генерала, лично возглавившего атаку своего конвоя, позволила отразить нападение махновцев и избежать пленения всего штаба. А затем вернуть и станцию.
Теперь красные спешили сообщить о захвате Мелитополя. Но конный корпус Жлобы, потерявший Слащова из вида, был загнан частями донских казаков, первым добровольческим корпусом и войсками генерала Андгуладзе в «тактический мешок».
Красная конница почти вся погибла под пулемётами и казачьими шашками. Это был многострадальный 2-й конный корпус красных, давший в своё время жизнь Первой конной армии. Прежний командир корпуса Борис Мокеевич Думенко был расстрелян, а нынешний Дмитрий Петрович Жлоба также был отдан под суд революционного трибунала. Из жалких остатков корпуса красное командование начало формирование 2-й конной армии.
– Ваше превосходительство, – сетовал Яков Александрович Врангелю, прибывшему в Мелитополь, – воины моего корпуса обойдены наградами за бои последнего месяца.
– Да помилуйте, Яков Александрович! Но за что же? – удивился главком. – Вы даже и потерь не понесли. Вот первый и третий корпуса понесли потери, а у вас их нет. За что же награждать?
Врангель был прав: потери корпуса исчислялись – сорок человек убитых и раненых и один вольноопределяющийся, утонувший ещё во время десанта. Да ещё две пропавшие лошади во время того же десанта.
– Ваше превосходительство, отсутствие потерь – это достоинство полководца, – заметил ущемлённый Слащов.
Реплика его повисла в воздухе. Мысль об отставке всё сильней и сильней терзала генерала Якова Александровича Слащова. «Сколько можно? Чего стоила только одна прошлая зима, когда его корпус практически один обеспечил оборону Крыма. А в результате прозвище – «вешатель и палач Крыма». И частушка, популярная в среде портовых рабочих: «От расстрелов идёт дым – то Слащов спасает Крым».
Теперь в июле 1920 года легендарный 2-й Крымский корпус генерала Слащова сдерживал атаки красных войск под Каховкой. Задуманная командованием красных крупная операция по разгрому 2-го корпуса с последующим овладением Перекопом провалилась. Потеряв половину живой силы, группа красных войск оставила за собой пятивёрстный плацдарм по Днепру, но о дальнейшем продвижении к Крыму пока не могло быть и речи. Были полностью уничтожены 15-я стрелковая дивизия и бригада Латышской дивизии. Остальные части большевиков (51-я дивизия, 52-я дивизия, ещё одна бригада Латышской дивизии и Херсонская группа) понесли огромные потери. Только в плен к белым попало пять тысяч красноармейцев.
Спустя несколько лет с киноэкранов страны зазвучала песня о Каховке со словами Михаила Светлова. Автор словно запутать хотел слушателей и уводил их через набор названий географических пунктов от неприятной темы поражения под Каховкой:
Каховка, Каховка! Родная винтовка.
Горячая пуля лети!
Орёл и Варшава, Иркутск и Каховка —
