Паулюс хорошо помнил, что было с ним в 1922–1923 годах. Годы депрессии укоренились в его сознании в виде серого тумана постоянной нужды, связанной с мелкими должностями, с мизерным жалованьем, которое к тому же не выплачивалось вовремя. Вспомнил, что в двадцать третьем году французы оккупировали Рур. А осенью Гитлер устроил пивной путч с целью свержения правительства. За что угодил в тюрьму. Русский между тем, продолжая рассказывать ему, что происходило в Германии и России, вдруг неожиданно поинтересовался:
– В Германии на девятый день после смерти поминают усопших?
Вопрос был столь неожидан, что фельдмаршал растерялся.
– Да. Почему вы об этом спросили?
– В Англии, вероятно, тоже зажигают поминальные свечи.
Произошло то, чего добивался Суровцев. Он вывел Паулюса из равновесия и стал выходить на финишную дистанцию этой странной беседы.
– Двадцать первого января двадцать четвёртого года скончался Ленин, – вдруг сказал он. – Девять дней, таким образом, выпало на двадцать девятое января. Через день после поминального ужина, первого февраля, Великобритания официально признала Советский Союз. Большевистский лидер Троцкий как никто другой оказался в России близок к единоличной власти. Вот вам и шанс, что история опять пойдёт по пути, намеченному в семнадцатом году. Лидер нацистский, Гитлер, в это время сидит в тюрьме.
Дальше совсем просто. Как только англичане понимают, что Троцкий теряет власть, двадцать седьмого мая двадцать седьмого года они разрывают дипломатические отношения с СССР. В феврале двадцать девятого Троцкого выкинули из России. И уже в августе того же года ваш фюрер проводит свой самый грандиозный съезд. Двести тысяч партийцев на заказных поездах приезжают в Нюрнберг. И уже не пять прежних жалких тысяч, а шестьдесят тысяч штурмовиков маршируют по ночному городу. Это уже не полк и не бригада. Численность общевойсковой армии. И когда? Когда мир охватывает кризис.
Этот год Паулюс, как и вся Германия, помнил очень хорошо. Кадры гигантской свастики, составленной из многотысячной толпы факельщиков, медленно движущейся в ночи по направлению часовой стрелки, обошли все экраны и газеты мира. А ещё двадцать девятый год помнился массовым разорением и закрытием мелких предприятий. Запомнился возвращающейся безработицей и многочисленными самоубийствами. Иногда даже целыми семьями…
– Вспомнить всё, что произошло в тридцать третьем году, вам не составит труда.
И действительно, фельдмаршал очень хорошо помнил дальнейшее. Да и как забыть. С приходом Гитлера к власти карьера обрела новое ускорение. Уже в 1934 году он принял командование мотобатальоном. В следующем году стал начальником штаба командования танковых соединений. Задержек с выплатой жалованья больше не случалось, и его экономная, терпеливая и преданная жена наконец-то могла позволить себе и обновлять гардероб, и даже принимать гостей. Подросли дети. «Но зачем русский всё это ему рассказывает? Надо быть начеку», – подумал он. Но русский генерал с этими раздражающими погонами с двумя звёздами, к виду которых Паулюс никак не мог привыкнуть, вдруг с обидой в голосе неожиданно спросил:
– Почему вы меня обманываете? Я этого не заслужил.
Фельдмаршал пытался вспомнить и не мог понять, что он мог сказать из того, что можно было бы посчитать обманом. До сих пор он не выдал ни одного секрета и не сказал ничего, что могло бы даже отдалённо относиться к военной тайне. За время своего пребывания в плену он вообще старался ничего не говорить, кроме дежурных фраз. И вдруг такое обвинение. Пришлось опять дежурно произнести:
– Я вас не понимаю.
– В одной из наших бесед я спросил вас о человеке с примечательным именем и фамилией. Я спрашивал вас об Эрнсте Франце Зедгвике Ганфштенгле…
– Да, я помню, – растерялся Паулюс.
– Вы ответили, что не знаете такого господина.
– Я и сейчас могу повторить, что не знаю человека с таким именем, – казалось, искренне признался фельдмаршал.
– Вы могли заметить, что за всё время нашего общения я никогда не пытался заставить вас отвечать на вопросы, если вы сами этого не желали.
Паулюс с достоинством кивнул.
– Из уважения к вам и к вашему высокому званию, – продолжил Суровцев, – советское командование не допускало даже мысли о допросе вас с применением физической силы.
Фельдмаршал снова кивнул, но в этот раз заметно побледнел.
– Мне, поверьте, меньше всего хотелось уличать вас во лжи, но как быть вот с этой фотографией? – положил он на стол групповой и примечательный снимок немецких военных. – Себя, надеюсь, вы узнаёте?
Паулюс действительно узнал на снимке себя.
– Да, – ответил он и машинально указал пальцем на своё фотографическое изображение.
Использование фотографии в работе разведки и контрразведки становилось привычным делом. И результативность такого метода уже поражала воображение.
– Вы стоите рядом со своим покровителем генерал-фельдмаршалом Иобом-Вильгельмом Георгом Эрвином фон Вицлебеном. Правда, здесь он ещё даже и не генерал.
– Да.
– Кто рядом с ним? Я говорю о высоком господине в смокинге.
– Я, к сожалению, не знаю его.
– Вашего патрона кто-то придерживает за локоток, и вы не знаете, кто это такой?
– Вы не поняли меня. Я много раз видел этого человека, но я действительно не знаю его имени.
– Но Вицлебен как-то к нему обращался?
– Путци.
– Путци? – переспросил Сергей Георгиевич.
– Генерал-фельдмаршал называл его Путци, – кивнул Паулюс.
Он боялся, что его сейчас начнут спрашивать о других офицерах, запечатлённых на фотографии. Многие из них сейчас занимают высокие посты. И он не знал, что ему в этом случае придётся делать. Врать он не умел, а говорить правду значило нарушить присягу и долг. Едва ли самое неприятное сейчас было то, что крайним слева человеком на фотографии был нынешний руководитель абвера адмирал Канарис. В то время тоже ещё не адмирал. Но русский, казалось, потерял всякий интерес к снимку.
«Путци» в переводе на русский язык означало «малыш». В некоторых значениях «смешной», «забавный». Что несло в себе основательную долю иронии по отношению к двухметровому росту человека в смокинге. Между Паулюсом, чей рост составлял сто девяносто три сантиметра, и гигантом Путци малышом казался фон Вицлебен. Сергей Георгиевич в очередной раз поразился самому процессу рождения прозвищ и агентурных псевдонимов. Если Сталин два года назад назвал Суровцева Грифоном, то уже сам Суровцев создал оперативно-агентурное имя Ганфштенгля. Он назвал его сначала – Композитор, потом – Пианист, а затем – Тапёр. А он, оказывается, был ещё и Путци. Сам Паулюс, кстати говоря, проходил по агентурным документам как Сатрап.
Финские впечатления продолжали приносить самые неожиданные плоды в нынешней работе Суровцева. Впервые с именем Ганфштенгля он случайно столкнулся именно в Финляндии. Что имело свою историю. Заинтересовавшись сборником немецких маршей, случайно попавшимся ему на глаза, Суровцев из любопытства однажды вечером сел за рояль и, чтобы как-то отдохнуть после напряжённой умственной работы, на скорую руку все их переиграл.
