– До сих пор не у кого было спросить… про заплатки на рукавах, – ткнул он пальцем в шеврон, а потом поочерёдно в звезду и кубики у манжет гимнастёрки Суровцева. – Что по нынешней табели сии три кубика и звезда на рукаве означают? Поручик?
– В Красной армии знаки различия строятся по должностному соответствию. В кавалерии один кубик означает – командир взвода. Два – командир эскадрона. Три – командир полка. В моём случае – начальник штаба полка. Два с половиной кубика не предусмотрены. А два уже не соответствуют должности.
– Вот оно как! А говорят в Красной армии, как прежде: «Щёголь – в кавалерии. Лентяй – в артиллерии. А дурак – в пехоте»?
– В конармии говорили… О других армиях – не скажу… Не знаю.
– Это я к тому спросил, что я кругом последний дурак… Как мой боевой друг Егор Жуков отговаривал от военного училища! Может быть, не ранило бы его под Сас-Регеном, так и я не стал бы офицером. Вдвоём, глядишь, и увернулись бы… А меня мало того что в офицерское училище определили, так ещё и в пехотное. Из улан в пехотинцы… Это каким дураком надо было быть, чтоб так опростоволоситься! Где сейчас, интересно, Жуков? Жив? Помнишь Жукова? Кресты наши первые за пленного немецкого полковника помнишь?
– Помню.
– Чует моё сердце, если он воевал, то на стороне красных воевал.
– Ведутся разговоры, что кубики, шпалы и ромбики в форме нового образца будут переноситься с рукавов на петлицы, – проговорил Суровцев.
Соткину действительно удалось невозможное дело – он вытянул генерала из порочного круга змеившихся мыслей, которые могли удавить и саму душу.
– А чего сейчас звания на рукавах? Лучше бы сразу на ширинку шили. На самую суровую нитку, – ринулся Соткин закреплять достигнутый успех. – А что? Вместо двух заплаток – одна. Экономия вышла бы… И петлиц никаких не надо. Хотя – нет. На ширинку нельзя пришивать. Вдруг величина хрена размеру звезды или числу кубиков не соответствует! Хрен он независимо от чинов растёт. Или не растёт. У кого как… Запутал ты меня…
Запутать не запутал, но разозлить – разозлил. Сергей Георгиевич резким движением захватил почти пустую бутылку с водкой. Вторую по счёту, выпиваемую Соткиным за сегодняшний вечер. Резко отставил бутылку в сторону, на край широкого, крупной плахи, стола. Трудно сказать, как стали бы развиваться дальнейшие события, но за спиной Суровцева произошло нечто, что в секунду превратило пьяное лицо Соткина в лицо абсолютно трезвого человека. Даже в полумраке была заметна его бледность. Глаза были сосредоточенно прищурены, как это бывает перед боем. В первую минуту, когда хлопнула входная дверь, Суровцеву даже показалось, что его бывший подчинённый использует какой-то уголовный приём, чтобы отвлечь его внимание, а потом нанести смертельный удар. Сегодняшний рассказ капитана о его расправе с чекистом по фамилии Титькин мог только подтвердить коварство и чудовищную физическую силу капитана. О силе, впрочем, Сергей Георгиевич и без того знал. Соткин сидел лицом к двери. Так когда-то и научил его садиться в помещении сам Суровцев. И сейчас взгляд капитана был устремлён именно к двери.
– Стреляем? – одними губами спросил его бывший генерал.
Соткин отрицательно помотал головой. Вернул на место чуть было не отнятую у него бутылку. Молча вылил в рюмку остатки водки. Залпом выпил. Громко хрустя, опять стал закусывать капустой.
– Не знаю, плакать тебе или радоваться, Сергей Георгиевич. Решай сам. Только смотри не упади, – ещё не закончив жевать, сказал он.
Суровцев медленно повернул голову. Голова закружилась. И он действительно готов был грохнуться с лавки, на которой сидел, прямо на грязный пол. Впервые в жизни он на себе испытал состояние человека, о котором говорят «отнялись ноги». У словоохотливого в этот вечер Соткина точно кончился словарный запас. Он продолжал хрустеть капустой и молчал. При свете керосинок Сергей Георгиевич увидел виновато улыбающегося Ахмата и рядом с ним Асю.
Купеческая дочь и выпускница дореволюционных женских курсов на фоне неряшливой обстановки трактира казалась существом из другого мира. Так оно и было. Послевоенные тенденции на омужичивание женской моды и псевдобуржуазные изыски женских туалетов времени новой экономической политики прошли мимо неё. Узкая чёрная юбка не поднялась выше колен и осталась на уровне щиколоток, охваченных высокой шнуровкой женских ботинок на высоком каблуке. Короткая приталенная курточка выглядела вызывающе при повсеместном отказе от корсетов и в стремлении к цилиндрическим силуэтам в женском платье.
Ася точно подтверждала высказывание известного модельера: «Для того чтобы быть одетой по моде, нужно от неё немного отстать». Она заметно похудела, при этом грудь не потеряла прежний размер. Но волосы, когда-то длинные, густые волосы Аси, были утеряны. Впрочем, короткая стрижка была тоже ей к лицу. Модная шляпка клоше оказалась как нельзя кстати к коротким волосам.
Томск не такой большой город, чтобы ей можно было остаться неузнанной и незамеченной. Стол, занятый уголовниками, живым шепотком отреагировал на появление на их территории жены известного в городе чекиста Железнова. Что, по их мнению, не предвещало ничего хорошего. Суровцев продолжал сидеть, не в силах подняться. Стуча каблучками, Ася обошла стол и села напротив, рядом с Соткиным. Ахмат опустился на лавку рядом с Сергеем Георгиевичем и крепко его обнял. Некоторое время сидели молча.
– Нужно уходить отсюда, – не поздоровавшись, нарушила молчание Ася, – сегодня ночью опять будут облавы.
– Чего уши развесил? – спросил Соткин возникшего из тьмы полового. – Рассчитывай, любезный. Да другим гостям скажи, чтоб ноги уносили.
Суровцев узнавал и не узнавал любимую женщину. Неосознанное желание встречи с ней в реальности вылилось во встречу с малознакомым и, в сущности, с совершенно чужим ему человеком.
Глава 4
Весы миллионеров
1943 год. Декабрь. Москва
Было время, когда Нафталий Аронович Френкель, у которого «не биография, а один большой приключенческий роман», имел все основания полагать, что созданная Максимом Горьким литературная серия «Жизнь замечательных людей» может удостоить его личность своим вниманием. Но, как говорят в Одессе, «А оно ему было надо?».
В книге «Беломорканал» размером с Евангелие его портрет наряду с портретами других чекистов, награждённых орденами Ленина за успешное строительство канала, недвусмысленно дал понять всей стране «кто в доме хозяин». Ну и что? Из восьми человек, удостоенных высшей государственной награды в тридцать третьем году, год тридцать седьмой семеро пережить не смогли. Из чего следовало, что в доме совсем другой хозяин… А что до литературного существования – циничная, беспокойная, в меру артистичная, наглая и грубая, вынужденно чуткая к переменам и при этом трудолюбивая натура Френкеля, когда явно, а когда и незримо, заняла своё достойное место на страницах других произведений.
«О Нафталии Френкеле, неутомимом демоне “Архипелага”, особая загадка: чем объяснить его странное возвращение в СССР из Турции в 20-е годы? Уже благополучно удрал из России со всеми капиталами при первом дуновении революции; в Турции уже получил обеспеченное, богатое и свободное положение; никогда не имел и тени коммунистических взглядов. И – вернуться? Вернуться, чтобы стать игрушкою ГПУ и Сталина, столько лет отсидеть в заключении и самому, – зато вершить беспощадное подавление заключённых инженеров и уничтожение сотен тысяч “раскулаченных”? Что двигало его ненавистно злым сердцем? Кроме жажды мести к России не могу объяснить ничем. Пусть объяснит, кто может», – написал о Френкеле А.И. Солженицын во втором томе своего исследования «Двести лет вместе».
