– У нас ещё забавнее. До тебя не доводили наши требования?
– Какие требования?
– Значит, не доводили. Хотя, скорее, эти вопросы в центре решаются. Большая масса специалистов там сосредоточена.
– Каких ещё специалистов?
– Квалифицированных. Или ты думаешь, что заводы и железные дороги строят только рабочие? В лагерях инженеры нужны, технологи, бухгалтеры, нормировщики, в конце-то концов. Тебя вот актёр Алвегов, смотрю, раздражает. А что делать, когда актёры из рабочих и крестьян слова коверкают, а по сцене и вовсе ходят как в штаны наложили?
– Вон оно как оборачивается? А мы-то всё повторяем, что они пыль лагерная… Мне на днях один уголовный сказал, кто мы такие…
– И кто мы?
– Да и повторить-то неприлично. Уел, покойник… Два дня прошло как сказал, а вот же забыть не могу. «Перхоть, – говорит, – вы подзалупная… Пук из жопы – вам цена…»
Цены были разные… Пайковые, государственные, коммерческие и торгсиновские… Пайковые цены существовали только на бумаге и, как правило, количество и качество продуктов пайка зависело от занимаемой должности получателя, но никак не от цен на продукты.
Паёк на двенадцать рублей рабочего и чиновника иногда отличался так, как может отличаться автомобиль от своего макета. А двенадцать рублей в золоте – были уже другой песней.
Цены государственные были самыми низкими, но приобретать по ним товары и продукты можно было только на основании карточек. Или же без карточек, но то, что не пользовалось никаким спросом. Карточная система предполагала ещё и замещение дефицитных товаров и продуктов не дефицитными.
Коммерческие цены, последний отголосок капитализма и НЭПа, были самыми высокими. Отпускались по ним любые товары, но только за немалые деньги. И, наконец, цены были торгсиновские… Какое место в этой шкале цен они занимали, сказать теперь сложно. Нельзя сказать, что они назначались с потолка. Скорее их можно было бы назвать именно рыночными. В течение пяти лет всё торгсиновское ценообразование точно специально выстраивалось таким образом, чтобы не мытьём, так катаньем изъять у населения золото.
Само объединение по торговле с иностранцами, получившее в истории название Торгсин, появилось на свет 18 июня 1930 года. Первоначально Торгсин занимался продажей антиквариата иностранным туристам, снабжал иностранных моряков в советских портах, но уже в декабре того же года стал торговать с иностранцами, работающими в стране на постоянной основе. Таких набиралось немало.
Взять хотя бы золотодобывающую отрасль, когда частично, а когда целиком принадлежавшую зарубежным компаниям. Не прошло и полгода существования организации, созданной для иностранцев, как механизм, созданный для пополнения золотовалютных запасов страны, перекинул свою деятельность на собственное население.
Утекающие за границу реки русской пшеницы оставляли голодной страну и всё же не приносили казне достаточного количества золотовалютных резервов. В начале января 1931 года Торгсин получил всесоюзный статус, в середине июля того же года он вовсю торговал за монеты царской чеканки, именуемые «чеканом», а в декабре стал продавать товары в обмен на бытовое золото. Вслед за золотом стали принимать платину, серебро и драгоценные камни. В 1933 году неожиданно для работников Торгсина опять пошёл «чекан». «В тот год, именно в тот год безлошадный и голодный, – писал Виктор Астафьев, – появились на зимнике – ледовой енисейской дороге – мужики и бабы с котомками, понесли барахло и золотишко, у кого оно было, на мену, в Торгсин. Вероятно, в этот период торгсиновской истории из семей пропали ордена Российской империи, содержавшие в своём составе золото и серебро».
А ещё в том году исследователями отмечена самая высокая смертность в местах заключения – пятнадцать целых две десятых процента от общей численности заключённых. Тогда как ежегодные статистические отчёты санитарных отделов ГУЛАГа (1932–1940 годы) по тридцать шестому, тридцать девятому и сороковому годам называют соответственно: два целых сорок три десятых, три целых восемьдесят три сотых и три целых сорок семь сотых процента умерших. Автору неизвестен процент смертности в лагерях тридцать седьмого и тридцать восьмого годов. Но вряд ли он сильно отличался от самого «бессмертного» тысяча девятьсот тридцать шестого года
[1]
.
В Томске пункт Торгсина находился в универмаге номер один и занимал примерно третью часть всей торговой площади. И если около прилавков универсального магазина покупателей было не так много, то в торгсиновском пространстве приёмки и контроля царили толчея и неутихающий ропот, выливающийся время от времени в ругань и скандалы.
– Тише, бабы, все уедем! – кричал Соткин, выбираясь из начала длинной очереди, состоявшей в основном из женщин. Тут же он влез в начало очереди другой, такой же длинной и к другому окошечку. Над головой он держал номерной ярлык, подтверждающий факт сдачи им ценностей и почему-то называвшийся в народе «собачкой». В другой руке у него были две из трёх квитанций, которые приёмщик ценностей против существующих правил доверил ему, тогда как должен был отдавать их контролёру собственноручно. Одну из выписанных квитанций Соткин уже оставил у приёмщика. Из-за тесноты пространства две очереди к окошечкам с надписями «Приёмка» и «Контроль» ещё и перепутались. И если крестьяне и крестьянки с узелками, которые они прижимали к груди, с настороженным удивлением, молча смотрели на пронырливого городского мужика, то городские жительницы продолжали хором на него кричать:
– Куда милиция смотрит!
– Вы, гражданин, опять без очереди лезете!
– Где ваша сознательность, товарищ?
– Успокойтесь, граждане. Это скользящий пробирер, – наконец-то разъясняла хорошо одетая дама из числа постоянных посетительниц Торгсина.
– Ничего не значит. Пусть стоит на общих основаниях, – не желая примириться, возражала ей другая женщина.
– А вам ещё раз объясняю, – спокойно продолжила женщина интеллигентного вида, – товарищ сдаёт не своё золото, а золото, которое сам принял у населения.
Соткин между тем уже выходил из двери рядом с окошечком контролёра. Без «собачки», но с оставшейся квитанцией и в сопровождении самого контролёра. Всеобщее раздражение от длительного стояния в очереди было готово опять обрушиться на Александра Александровича с новой силой, но ловкий Соткин опередил события:
– Граждане женщины, товарищи мужики, вы почему в двух очередях сразу стоите? – строго поинтересовался он. – Вас, наверное, на улицу нужно выгонять, чтоб вы порядок соблюдали.
Дело было сделано. Очередь точно сразу забыла о нём и принялась заново выяснять, кто за кем и в какой очереди стоит. А Александр Александрович уже шагал к третьему окошечку с надписью «Касса». Здесь сопровождавший его контролёр под расписку сдал полученную от Соткина последнюю, третью, копию квитанции о сдаче ценностей, а Соткин получил долгожданные денежные средства.
