– На территории противника в рамках рассматриваемого театра военных действий находятся сто тридцать три аэродрома и более двухсот взлётно-посадочных полос.
– Ни черта себе! Ай да японцы, ай да молодцы! – не мог справиться с изумлением Новиков.
– Товарищ главный маршал, нам не следует производить расчёт авиации противника от количества аэродромов, – продолжал Суровцев. – Многие из них использовались и используются только как резервные. Нас интересуют, кроме уже мной перечисленных, ещё не более пяти-шести. Заниматься всеми сразу – значит распылять силы.
Василевский хотел сделать ещё какое-то замечание своему подчинённому, но не успел. Новиков заинтересованно спросил первым:
– Почему вы заговорили об авиационных отрядах? Поясните.
– Авиационный отряд должен состоять из одной-двух эскадрилий штурмовиков, чуть большего количества истребителей и, разумеется, транспортной авиации, по потребности десанта.
– Почему вы не упомянули бомбардировщики? – опять спросил Новиков.
– Бомбардировочной авиации можно поручить оставшиеся аэродромы и их взлётно-посадочные полосы, чтобы привести их в негодность. Для десантных операций будут нужны именно штурмовики. Причём без бомб, только с ракетным вооружением, чтобы не повреждать аэродромное покрытие. Объектами атаки являются аэродромы противника в крупных городах.
– Продолжайте, – окончательно заинтересовался главный маршал авиации.
– Все операции носят тактический характер. Привязываются они к прорыву основных сил на выбранном направлении. Начинаются операции с высадки парашютного десанта вблизи аэродрома на расстоянии не больше километра, с предельно малой высоты. Этот десант вспомогательный и отвлекающий. Почти одновременно штурмовики вместе с истребителями прикрытия, если они не вступили в бой в небе, производят огневую штурмовку аэродрома из всех видов своего вооружения. Особое внимание зениткам и самолётам на взлёте. Силы основного десанта, не парашютного, приземляются на доставивших их самолётах сразу после штурмовки. Некоторые японские аэродромы имеют до двух и более взлётно-посадочных полос, соответственно мы иногда будем иметь ещё несколько бетонных рулевых дорожек, на которые без труда могут приземлиться опытные лётчики. Как, впрочем, и взлететь, – закончил он характерным жестом ладони, свойственным лётчикам.
– Вы, часом, не лётчик? – серьёзно спросил Новиков.
– Нет. Скорее парашютист. Приходилось иметь дело с парашютами, – ответил Сергей Георгиевич. – Но с лётчиками вопросы выброски мной обсуждались.
– Главное, чтобы парашютист не стал авантюристом, – не удержался от замечания Василевский.
– Доводилось прыгать с парашютом? – в свой черёд спросил Новиков.
– Доводилось… И с парашютом прыгать, и в воздухе под обстрелом вражеского истребителя побывать тоже довелось.
– Когда это, позвольте узнать? – не смог справиться с раздражением Василевский.
– Осенью сорок первого. Другие подробности могу сообщить только с особого разрешения верховного командования, – всё же огрызнулся Суровцев.
– Ну а почему не просто выбросить десант, как это до сих пор было принято? – продолжал интересоваться Новиков.
– Почему так не следует поступать, мог бы объяснить маршал Жуков. Кажется, он утверждал план стратегического десанта осенью сорок третьего на Днепре? – глядя на Василевского, ответил Сергей Георгиевич.
Василевский знал подробности утверждения Жуковым Днепровской десантной операции. Заместитель Верховного главнокомандующего Жуков подмахнул план, даже не предполагая, что план этот, мягко говоря, абсолютно не готовый. В результате десант приземлился в районы развёртывания вражеских дивизий. Был рассеян и почти полностью уничтожен за исключением одной бригады, сформированной из остатков десанта на вражеской территории каким-то инициативным командиром, представленным за свои действия к званию Героя Советского Союза.
– Можно ещё у немцев спросить, почему они после крупнейшей операции своих десантников на Кипре вовсе отказались от крупных операций такого рода, – сухо продолжал Сергей Георгиевич.
– И почему? – спросил Новиков.
– Гитлер личным приказом запретил из-за огромных потерь.
– А это-то вам откуда известно? – почти вспылил Василевский.
– Фельдмаршал Паулюс поведал в минуты откровения, – нарочито спокойно ответил Суровцев. – Разрешите идти?
Александр Михайлович, действительно, уже как-то и подзабыл, что генерал Суровцев не совсем обычный генерал. Зато он помнил, что у генерала было ещё одно поручение, которое он выполнял уже не только как генерал Генштаба, но и как представитель НКВД. Но сама ситуация в этом разговоре теперь была такова, что выйти из неё достойно было не просто. Маршал решил пойти навстречу генералу и отпустить его. Но всё же спросил:
– У нас есть ещё вопрос, который нам нужно обсудить?..
– Так точно, товарищ маршал. План действий пограничных войск НКВД требует вашего утверждения.
– Вот что. Соберите генералов-пограничников. Познакомимся и поговорим. Вы свободны.
Не сказав больше ни слова, отдав честь, Суровцев чётко повернулся и вышел.
– Ну и что скажешь, Александр Александрович? – обратился Василевский к Новикову.
– А что я скажу? Как лётчик тебе скажу… Хорошо, что немцы до таких вещей в своё время не додумались. А ведь могли бы. Всё у них для этого было. Аэродромная охрана – бойцы всегда неважные. И лётчики в небе могут быть асами, но на земле они вояки жалкие. И ты представь: к японцам, прямо на аэродром, приземляются самолёты, набитые нашими головорезами… Тут прямо по Суворову, можно сказать, получается: удивил – значит победил. А всего-то нужно было отойти от теории «глубокой операции» и привязать все действия к аэродрому противника во время наступления передовых сил фронтов.
– Не авантюра?
– Нет. Есть очень интересные аспекты. Мы и вражескую авиацию парализуем, и представь, как просто доставлять десанту подкрепления и боеприпасы. Ещё и раненых можно эвакуировать. Есть о чём подумать. Понравился мне твой генерал. Очень понравился.
– Да и мне он нравится. Оттого и злюсь.
– Разве так бывает?
– Бывает, когда подчинённый умный, образованный и цену себе знает… Когда талант у подчинённого есть. Он генералом ещё в девятнадцатом году был. И у него за плечами ещё дореволюционная Академия Генштаба. Чего мне его любить, если я до революции ускоренный курс военного училища окончил и выше штабс-капитана в старой армии не поднялся. Хотя оно и к лучшему… Иногда, правда, подлая мысль приходит: как бы мы в сорок первом воевали, если бы у нас ещё дореволюционные кадры были?
– А хорошо бы звучало… Квантунский аккорд… Поэзия, да и только, – заметил коллеге Новиков.
– Не надо нам поэзии, – раздражённо ответил Александр Михайлович, – обойдёмся привычной фронтовой прозой.
