Стрела прошибла волчий лоб — вожак рухнул в снег и не двигался.
Выстрел привлёк внимание людей. Погоня замерла. Воспользовавшись замешательством, серое пятно поползло вширь и, разделившись на несколько малых стай, уходило к подножиям сопок.
Только один зверь двигался в направлении обратном общему бегству — это была волчица. Она бежала туда, где лежал вожак. На ее пути в землю вонзилась стрела и едва не пробила лапу — волчица даже не глянула на свою смерть.
Люди шли не спеша — стрел у них больше не осталось. Волчица рванула вперёд, чтобы сделать то, ради чего бежала навстречу смерти. Она лизнула веки убитого мужа и, присев на задние лапы, тонко завыла — будто заголосила женщина.
Волчица побежала к сопкам, когда люди подошли совсем близко….
* * *
— Красиво поют твои стрелы, — сказал мне Йеха.
Кто-то из людей Нойнобы предложил мне забрать убитого волка. Я показал луком туда, куда убежала овдовевшая волчица.
— Это — ее.
Вновь послышался насмешливый голос Йехи.
— Великий воин не нуждается в славе?
Тело убитого вожака великан с тунгусским именем положил на плечо, будто песцовый мех.
Весь обратный путь мы прошли молча. Только Оленегонка забегал вперед, оглашая темневшее пространство радостным криком.
Он ликовал, но не от удачной облавы. Вместе с Йехой пришла к нему радостная мысль, что теперь воинское мастерство малорослого нелюдимого чужака неминуемо подвергнется испытанию. Предчувствие покалывающим теплом растекалось по его телу, и скрип снега под лыжами едва заглушал стук сердца.
Оленегонка ненавидел меня.
Мужчины вернулись ночью. Они жадно ели горячее мясо и слушали боязливую речь стариков о темной линии по нижнему краю неба, означающей приближение месяца великого снега.
Праздник
Богатырь семьи Нойнобы не испытывал ненависти к маленькому человеку, которого назвали великим воином.
Он был настолько силен, что не нуждался в ненависти к кому бы то ни было. Но рассказ о бешенстве двоих, истребивших целое войско сильных мужчин, зажег в нем любопытство. Чтобы насытить его Йеха искал повод для ссоры. Однако я постоянно был в стороне от всех и молчал, а вызывать на поединок из-за недоброго взгляда не принято среди мужчин тайги.
Оленегонка все утро вился вокруг Йехи, глядел на него преданными, восхищенными глазами, расхваливал оружие, выспрашивал о подвигах и великих охотах, и сын шитолицего наконец понял — Оленегонка хочет того же, что и он сам. Легонько, как молочного щенка, Йеха взял своего почитателя за капюшон и отвел за дальний чум.
В уголках его глаз появились линии, похожие на след маленькой птички, он дышал глубоко и был похож на мальчишку, взявшего тайком отцовский лук. Никто из людей Хэно не знал, что в семье Нойнобы смеялись над сыном тунгуса, который дорос до того, что под ним падали верховые олени, но вместо положенных возрасту размышлений о женитьбе и накоплении добра, мог целый день просидеть у муравьиной кучи, рассматривая другую жизнь.
Смех пропадал, когда Йеха одевался в железо.
— Этот заморыш и вправду перебил половину ваших мужчин? — спросил Йеха.
— Это сделал Нохо. Он же убил лишь некоторых, а потом — самого Нохо. Порхал с пальмой в руках, едва касаясь земли, и отсек ему голову.
— Говорили, в нем дух…
— Да. Дух мстил за брата, который умер в нашем стойбище.
— Умер?
— Убили.
— Кто?
— Я и мои братья.
Оленегонка говорил правду с видимым удовольствием.
Йеха присвистнул от удивления.
— Почему же ты жив?
— Видно, дух насытился моими братьями. Паук погиб от стрелы. Печень — от раны в боку. А я пообещал, что стану его псом, — так же, как и все люди Хэно.
— И ты стал?
— Наши люди — старики и бабы — почитают его едва ли не богом. Ведь это он вернул огонь. Отдали ему лучшую невесту, которую берегли для какого-нибудь князя. Что он будет делать с ней?
Оленегонка рассмеялся похожим на икоту смехом.
— Но бог должен показывать свою силу. Только тогда его будут почитать.
Он бесстрашно ухватился за малицу великана, рывком приблизил его лицо и горячо зашептал:
— Старики говорят, что надо уходить… Поближе к родичам, чтобы вместе дожить до весны, а там — что будет, то будет. Это мудрые слова. Мы уйдем скоро, уведем стадо. Тебя и твоих людей будут уговаривать помочь нам, и ты согласишься — ведь у тебя добрая душа. Послушай, скажи старикам, чтобы сделали прощальный праздник. Здесь, на летнем стойбище, зарыты пуповины многих из людей Хэно. Здесь родные кости — кто знает, когда мы вернемся к ним? Скажи им. Ты великий воин, тебе не откажут. Пусть будет праздник. С кипящими котлами, играми, борьбой…
Йеха стряхнул руку, вцепившуюся в грудь.
— Если ты пес, то самый умный…
Оленегонка расплылся в улыбке, чувствуя, как легко легла его мысль на душу великана.
— И самый поганый из всех, — закончил Йеха.
Он шел к середине стойбища, распевая по-птичьи. Мысль Оленегонки ему понравилась.
* * *
Так же она понравилась и старикам. Йехе не пришлось их уговаривать.
Лидянг сказал:
— Мы — негодные люди, забывшие о господине нашего великого рода. Гибель подошла к нам совсем близко и не поглотила нас, а мы ничем не отблагодарили Нга. Но судьба благоволит добрым мыслям. В загоне остался черный олень, волки не добрались до него.
Старики одобряюще кивали. Неподвижным оставался один — тот, который ругался с Бобром у загона в день, когда появилась стая.
— Только худородные режут черных оленей, — сказал он. И прибавил после некоторого молчания:
— Хэно не допустил бы такого позора. Оттаскал бы тебя за бороду, как делал это…
Лидянг проговорил с нескрываемым презрением:
— Можешь предложить лучшую жертву?
Старик отвернулся и шумно засопел. Помимо крови, с Лидянгом его роднила многолетняя обоюдная неприязнь: в молодые годы она так и не дошла до драки и, состарившись, была способна только на обидные слова и недобрые взгляды.
Однако, слово о нестоящей жертве подняло гомон. Прервал его Йеха.
— Успокойтесь, почтенные, — сказал он. — У нас будет настоящий праздник, а значит — настоящие игры. Потеха воинов не бывает безобидной, даже когда самих воинов мало. Все мы — родичи, хоть и разных семей. Может быть, кто-то из нас удостоится чести сойти в стойбище великого господина и сказать ему о нашем почтении.
Старики смолкли, дивясь разуму человека с тунгусским именем.
