Докучливое насекомое исчезло, и широкий человек улыбнулся сам себе.
Молькон
Земли тунгусов рода Кондогир простирались от устья и почти до самых верховьев Срединной Катанги. Отдельные семьи жили по рекам, припадающим к ней. Кондогиры охотились, пасли необозримые стада, они были сыты, дружны и любая новость, услышанная отдельным человеком, быстро становилась общей.
Они знали о странном войске родственника Молькона. В один из дней Молькон, глава самой сильной семьи рода, позвал своего сына Алтанея и сказал, что надо собираться и встретить гостей как полагается — на подходе к стойбищу. Алтаней собрал около трех десятков мужчин и пошел к устью. Старик остался дома. Он оказался провидцем — в тот же день Алтаней встретил своего тестя. В одном ошибся Молькон — он ждал войско, а пришли только трое.
Алтаней поклонился тестю и проводил к отцу. По дороге он ни о чем не спрашивал и вообще не произнес ни единого слова, кроме тех, которые требует учтивость. Он был молчалив — Ябто сразу это понял и сам молчал.
Этот величественный человек, на голову выше самого Ябто, был главным сокровищем Молькона. Из его многочисленных детей выжило только шестеро — пять дочерей и единственный сын.
Старик встретил их у края стойбища.
— Хочешь среди моих людей найти обиженных и обойденных почестями? — спросил он вместо приветствия, и широкий человек тут же ответил:
— Среди тех, кто живет рядом с тобой, Молькон, таких нет.
— Есть, — старик улыбался лукаво. — Все Кондогиры обижены, а больше всех — я. Почему так долго в гости не приходил?
Они обнялись.
— Видишь, сколько дымов? — продолжал Молькон. — Котлы кипят, полные мяса, ждут тебя.
— Откуда ты узнал, что я приду? Ты — шаман?
— Для того, кто стар, мир невелик. Если слышишь имя человека — значит, сам он где-то рядом. Пошли, сейчас покажу тебе самое лучшее, такое, о чем ты и не думал…
* * *
Нара забеременела еще в пути от родного стойбища…
Она вышла к отцу в новой парке, расшитой сверкающими мехами и бисером, вышла расцветшей женщиной, совсем не похожей на неловкую девочку, покидавшую берега Сытой реки, и Ябто оторопел, увидев дочь.
Нара поклонилась отцу. По ее щекам текли слезы.
— Показывай, — велел старик.
Нара открыла полог чума, и старуха, старшая из жен Молькона, вывела двух мальчиков.
— Твои внуки, Ябто.
По одежде, сшитой по росту и только для них, широкий человек понял, что этих детей Кондогиры лелеют больше, чем всех других, донашивающих, как все младенцы тайги, одежду, оставшуюся от детства предков, нередко своих дедов. Но больше удивило Ябто, что их двое — и в первое мгновение он не знал, радоваться ли этому. Лицом они пошли в отца — глаза, как короткие стежки черной нитью. Им было два года, но даже в тяжелой одежде, они крепко держались на ногах.
Широкий человек взял внуков на руки, спросил об именах и тут же забыл их. Нара стояла рядом, время от времени проводя ладонью по мокрым щекам.
— Здоровы ли мои братья? — спросила она. — Здорова ли мать?
Ябто присел и поставил мальчиков на снег — они разом побежали к матери.
Старик не дал ответить — прикрикнул на невестку:
— После.
Обычай не велел расспрашивать гостя до того, как его накормят, — Женщина Весна опустила глаза и увела детей за полог. Перед отцом мужа она пребывала в постоянном, почтительном страхе.
В чуме Молькона собралось много гостей. Помимо Ябто и двух его спутников, были братья старика и лучшие из мужчин.
Когда опустел котел и туеса с толченой рыбой, старик сказал, что от сытной еды клонит в сон, и все Кондогиры, кроме Алтанея, поднялись и начали выходить.
— Эти милые люди и есть твое войско? — старик указал взглядом на Ивнякового и Оленегонку. В стойбище Молькона они не проронили ни слова, только жадно смотрели по сторонам на бесконечные дымы богатого рода.
— Больше сотни гостей — не радость. Даже для такого богача, как ты.
Старик причмокнул в знак удивления, но Ябто увидел, что он не сильно удивлен.
— Я знал твоего отца, хорошего человека, а когда увидел тебя, понял, что ты превзойдешь его во всем. Где же твои люди?
— В трех днях пути отсюда.
— Ни один человек не покинет родные угодья, да еще на реке, называемой Сытой. А ты покинул… Так здоровы ли твои сыновья, милый Ябто? Жена здорова ли?
Глядя прямо в лицо старика, широкий человек сказал ровно и кратко, что сыновья, Ябтонга и Явире, погибли от руки сбежавшего раба, которого он хотел воспитать как сына, в чем раскаялся. Смерть сыновей разбудила в жене бешеного демона, убивая которого Ябто пришлось убить и жену.
Широкий человек смотрел на старика и ждал, что он скажет. Он ждал сочувствия, но взгляд Молькона стал змеиным, и слова были такими.
— Ты ходил по тайге, собирал людей и, обещая им почёт и сытость, собрал великое войско, пошёл по Йонесси, нагоняя страх на всех живущих, — и все для того, чтобы поймать одного раба? Он великан?
— Нет. Он — заморыш, но открытый воле бесплотных. Ты напрасно смеёшься над моим горем.
— Прости меня.
Сказав это, старик продолжал смотреть на Ябто тем же взглядом.
— Если, как ты говоришь, он открыт воле бесплотных, то, может быть, твоё горе и была их воля?
Ябто начал говорить. Она сказал, что люди Нга выслали против его войска отряд воинов, каждый из которых ловит стрелы на лету.
— Все до последнего лежат в трёх переходах отсюда, меж валунами на островах. Людей Нга не побеждал никто. Это — чья воля?
— Не знаю, — сказал старик. — Но я знаю теперь, зачем ты ходишь по тайге от реки к реке и собираешь людей. Ты хочешь встряхнуть древо Йонесси так, чтобы все гнезда попадали с ветвей и там, среди упавших гнёзд, хочешь отыскать того заморыша, который сделал из твоей жизни чумище. И, наверное, это у тебя получится. Но, милый человек, когда ты встряхнёшь древо, разве нужен тебе будет этот беглый раб? Разве нужен тебе будет кто-то, когда все гнезда у твоих ног?
Молькон помолчал немного.
— Я понимаю твое горе. Был ты человек, как все люди, а теперь кто?
— Кто?
— Послушай. Оставайся у меня. Я умру скоро — разделишь власть с моим сыном.
— Я — юрак.
— Завещаю, и мои люди будут считать Кондогиром и арина, и сомату, и любого другого человека, и даже рыбу и ворона. Ты видел внуков, теперь здесь и твоя кровь, милый человек. Куда тебе идти? Что молчишь? Жалеешь о войске?
— Теперь ты выслушай меня. Каждое твое слово — правда. Но люди Нга соберутся снова и придут за мной с силой куда большей — это так же верно, как и то, что завтра на небе будет солнце. Мои люди храбры, их много, но они будут слабы против людей Нга, разозленных неудачей… Послушаюсь твоего мудрого слова — они придут сюда, даже если у меня не будет войска. Ты, Молькон, знаешь это.
