Тогда они тоже дежурили на лесной росчисти, карауля посевы и развешанные по краю леса борти от медведей. Варфоломей (так звали напарника) с интересом относился к странному послушнику. Он и раньше пытался сойтись поближе, а тут единственным способом убить время были беседы. Общаясь то жестами, то на ломаном языке, он смог-таки выпытать историю появления татарина в хотьковских лесах. Крепко задумался, а затем вдруг изрек:
— То ж тебе испытание свыше дается, право слово! Христос речет: поверь в меня и я помогу тебе, чадо! Прими крест, начни ему молиться — и узришь чудо, поверь! Со мною уже было такое.
По просьбе Кадана Варфоломей поведал следующее.
Федорчукова рать, зорившая Тверскую землю после убийства Шевкала и его дружины, сломала и судьбу молодого тогда еще тверича. Он, жена и двое детей были взяты в полон и раздельными путями ведомы в ордынские степи. Мужик исхитрился бежать и укрыться в заснеженном лесу. Более суток блуждал он, чудом не став добычей бесчисленных волчьих стай, заполонивших тогда округи. Наткнулся на этот монастырь, где ему оттерли замороженные ноги и кисти рук, обогрели, приютили. Варфоломей посчитал все это чудом. С тех пор не мыслил себя вне святого островка, страстно прося Господа лишь об одном: чтобы уцелел хоть кто-нибудь из его семьи. И… несколько лет тому назад Всевышний явил ему и жену, и добрую весть о том, что оба сына также живут неподалеку. В лихую годину татарский полон был выкуплен Иваном Калитой и посажен по подмосковным слободам. Жена и дети осели в селе Радонеж. Позже село было подарено московским князем выходцам из Ростова — боярам Кириллу и Марии. Смерть последней и соединила вновь Варфоломея и Овдотью. Покойную привезли хоронить в монастырь, служанка сопровождала ее. Радостным слезам не было конца-края!..
— Молись и ты, паря! — наставлял Варфоломей. — Молись и верь — втуне твои слова не пропадут! Господь — он сирых и обиженных не оставляет. Только злобу в душе утишь, лишь любви место оставь! Любви к тем, кто тебя непонятно за что забидел…
…Кадан молился Исе, старательно накладывая двоеперстие и тихо надеясь, что русский Бог действительно когда-нибудь явит ему свою милость…
Глава 14
Тумены Тинибек-хана накатывались на Яик подобно саранче. После них оставалась лишь выеденная и выбитая до корней трава. Громадным обозом тащились кибитки, возы, длинными змеями брели навьюченные караваны, отары овец пятнали степь. Старший сын покойного Узбека, разгневанный своеволием Джанибека в Сарае-Берке, призвал его с малой военной силой в Сарай-Джук. На словах — чтобы тот присутствовал наравне со всеми великими эмирами на официальном становлении великого хана. На самом деле — чтобы, уже воссев на трон отца и предков, покарать тяжелой справедливой рукой бунтарей.
О том, что присяга будет приниматься не в официальной столице Золотой Орды, а в цветущем купеческом городе, ордынская верхушка была повещена Кутлук-Тимуром, задолго до выхода войск из Хорезма отправленным на берега Итиля. Теперь он ехал рядом со стременем повелителя, щуря от яркого солнца глаза и всматриваясь в даль.
Сарай-Джук раскинулся на противоположной стороне реки. Возле берега уже стоял наготове паром и десятки дощаников. У южных ворот раскинулся лагерь воинов. Хан определил на глаз, что их было не более тысячи. Он нашел глазами в своей свите одного из темников и приказал:
— Возьми свои тысячи, переправься первым. Стань напротив переправы. Пошли в город верных людей, пусть выяснят, нет ли внутри нукеров Джанибека. Повели моему брату явиться ко мне!
— Дозволь, я сам передам ему твое повеление? — вмешался Кутлук-Тимур, угодливо заглядывая в глаза Тинибека. Тот величаво кивнул в знак согласия.
— Разрешаем!
О, если бы молодой чингизид знал, что договоренность между Тайдулой и «верным» эмиром в отношении скорого родства уже была достигнута! Что Кутлук-Тимур уже согласился встать во главе заговора и теперь делал все возможное, чтобы поскорее сделаться правой рукой успешно сплотившего вокруг себя с помощью московского серебра верхушку золотоордыской правящей элиты Джанибека.
Он уплыл на другой берег, чтобы вскоре вернуться и сообщить:
— Хан Джанибек покорно будет ждать тебя, светлейший, на главной площади города с богатыми дарами. Он уже там.
— Сколько охраны?
— Не более полусотни. Вся гвардия находится вне городских стен, вон в том лагере.
Тинибек проследил за пальцем эмира и усмехнулся:
— Братик решил подарить мне мое же золото? Наверняка взломал сокровищницу. Хорошо, если он хочет встретиться в городе — пусть! Мы не будем дарить ему лишний день жизни. Мой верный Кутлук, возьми на себя управление войсками. Пусть переймут все ворота, пусть окружат лагерь этих шелудивых псов.
— Сколько нукеров прикажешь отправить с тобой?
— Хватит и сотни моих бессмертных. Пусть оденутся к бою…
…Джанибек-хан действительно ждал на площади Сарай-Джука. Он прибыл за неделю до подхода войск Тинибека, Андрей-Кадан — еще раньше. Охота на человека началась, капкан был насторожен, осталось лишь дождаться, когда старший брат сделает свой самонадеянно-опрометчивый ход!
У выхода главной улицы на площадь стоял генуэзский торговец вином. Но лишь три человека знали, что на широком прилавке в больших глиняных кувшинах был не перебродивший виноградный сок, а черное горючее масло, что само вытекало из-под земли на берегах Хвалынского моря. Это масло давно было известно в Константинополе, именно на его основе делался известный «греческий огонь», столь успешно столетиями применявшийся византийцами и на море, и на суше.
Вокруг молодого хана действительно была лишь полусотня одетых в брони с ног до головы личных охранников из сотни Камиля. Возглавлял ее Андрей. Вторая полусотня с мощными луками из сайгачьих рогов до поры до времени пряталась в окружающих площадь двориках, терпеливо ожидая как сигнала к действию, так и обещанной щедрой награды.
От южной воротной башни бешеным наметом прилетел всадник:
— Тинибек-хан переправился на этот берег! Едет сюда!
Взмахом руки Джанибек отослал его прочь. Повернулся к Андрею:
— Ты готов? Помни, твое будущее на острие жала твоей сабли, Кадан!
— Я готов, повелитель!
Прошло еще томительных тягостных полчаса. Со стороны ворот послышался тяжелый неторопливый шум множества тяжело ступающих конских копыт. «Бессмертные» Тинибека представляли из себя отборных воинов, с ног до головы одетых в железо, способных одним лишь своим целеустремленным скоком плотного строя смести с пути любую живую преграду. Сам хан, возглавлявший колонну, был одет в изукрашенную серебром кольчугу с колонтарем. Голову его венчал ослепительно сияющий, обрамленный сусальным золотом шлем. Ехали молча, в этом неотвратимом движении чувствовалась сила уверенных людей, следующих за своим уверенным предводителем.
Голова колонны выползла на площадь, между братьями остался промежуток в несколько саженей. Взмахом руки Тинибек остановил своих нукеров, затем обратился к брату:
