Она достала еще свечу, затеплила ее от огарка и протянула своему спутнику.
У старой дубовой двери, более похожей на мощные окованные ворота, они остановились.
— Хорошо ли тебе со мной, миленький?
— Никогда еще так не было, любая ты моя! — жарко выдохнул парень и вновь потянулся к девичьим губам. Та ответила коротким поцелуем и предостерегающе поднесла ко рту указательный палец:
— Тс-с-с! Выход недалече, услышать могут. Завтра придешь?
— Я вообще отсюда на свет могу не выбираться, тебя ожидаючи! Псом в калачик свернусь.
— Ты тогда голодный у меня ж будешь. Загрызешь еще свою Аленку ненароком. До завтра!
Девушка еще раз едва уловимо коснулась губ парня и неслышно отворила тяжелую дверь. Явно заранее смазанные жиром петли даже не скрипнули.
Под утро Иван приехал в родную деревню. Он решил обязательно показаться там во избежание возможных кривотолков и недоразумений. Выспался, наелся, потолковал о жизни с отцом и матерью, не упомянув лишь про гибель Петра. И в сумерках, несмотря на протест родных, опасавшихся многочисленных волчьих стай на дорогах, прихватив на всякий случай пару факелов и запас стрел, Иван вновь отправился к стольному городу.
Он прождал в уже знакомом туннеле всю ночь. Но Алена так и не появилась. Тщетны были и последующие два ожидания.
А Алена уже не могла прийти. Проснувшись после ночной встречи, чувствуя радость в душе, она решилась не откладывая поговорить с отцом о намечавшемся венчании. И после обеда, увидев, что Василий довольно шутит с женой и стоявшими на охране ратниками, взяла его под руку:
— Тятя не хочет поворковать со своей доченькой? У нее к нему будет очень большая просьба!
Бедная, бедная Алена! Если б только она могла предположить, что улыбка на устах отца была вызвана состоявшимся разговором с отъезжающим новгородским боярином, во время которого были оговорены сроки предстоящего таинства. Василий в уме уже мысленно подсчитывал все выгоды, которые он получал от такого союза. Онуфрий богат и за сыном отдавал неплохую вотчину. Через купца возникала реальная возможность приумножать семейное серебро, отдавая его в рост надежным и удачливым новогородцам. Да и сын его Семен глянулся на княжей охоте своей молодецкой удалью. И стрелы метал неплохо, и бурого на рогатину окоротил не забоясь. Такой и на рати не заробеет, и хозяин будет добрый. А что еще отцу желать, когда дочь на выданье?
Выслушав просьбу дочери, Василий сурово нахмурился. Внимательно оглядел свою старшую с ног до головы. И изрек:
— Ты что это, девка? Против воли отцовой пойти хочешь? Смотри: люблю-люблю, а и вожжами могу невзначай побаловать! Иль кого иного уже заприметила?
От опытного взора не укрылось легкое замешательство. Дочь хотела вновь чисто по-бабьи поластиться, но отец властно взял ее под руку и привлек к заиндевелому оконцу.
— О-па-па! А что это, доченька, губки у тебя такие припухшие? Ах ты, негодница, отца с матерью хочешь опозорить?! С кем целовалась, шельма? Ну?!!
Он не услышал правды, Алена начала лепетать про медную ручку, к которой невзначай припала губами на морозе. Но боярин был скор как на милость, так и на расправу.
Не став более ничего выпытывать, он несколько раз прошелся по горнице. А потом взял дочь за подбородок и вздел ее лицо вверх:
— Сегодня же домой вас с матерью отправлю! И накажу ей следить за тобой, чтоб со двора ни шагу! И запомни, доченька дорогая: через полтора месяца с Семеном под венец идешь! Слово даю!! Коль не возжелаешь — сей же час в монастырь отправлю!! Постриг тебя, такую буйную, вмиг и навек успокоит! Ясно ль баю, доченька?
Делано ласковое обращение никак не соответствовало внешнему виду отца. Алена вздрогнула. Она поняла, что за лучшее сейчас было отступить и смириться. Слова о постриге не были в устах отца лишь пустой угрозой. Но Василий на этом не закончил:
— Коли увижу, что после первой ночи свахи чистые простыни гостям на обозрение вывесят — запорю! Насмешек над собой не потерплю, слышишь?! Если есть какой грех — сразу покайся! И в черную рясу, немедля!!!
— Что ты, батюшка? Я честь блюду и свою, и вашу. И нет у меня никого, право слово! А только не люб мне сынок Онуфриев! Не люб, и все тут!!
Боярин слегка отмяк лицом. Подошел к стоявшей на столе шкатулке, достал богатое ожерелье из речного жемчуга:
— Ниче!! Стерпится — слюбится! Парень видный, обнюхаетесь. Держи, это Онуфрий велел тебе передать. Теперь ступай, собирайся. Про сегодня погорячился, а завтра с утра обозом и тронетесь. Да про слова мои помни, дочка! Два раза повторять не буду!!
В ту ночь Алена так и не смогла даже ненадолго освободиться от родительского догляда. А следующее утро она уже встретила в возке, влекущем ее от Твери.
Глава 14
Иван узнал об отъезде боярской дочери лишь на третий день, когда заехал к дружинникам. Он застал Ярослава и еще двоих товарищей дома, ратники захворали и отлеживались на полатях. Десятник все списал на недавнюю охоту.
— Простояли, как пни, без движения на ветерке и морозе, вот и протянуло. Тебе Евдокия позволила хоть стрелы побросать, а возле князя с секирой аль рогатиной не порезвишься. Дочка Васильева как-то чудно уехала, поспешно. Я-то думал, что новгородский боярчук специально остался, чтоб с ней маненько пообзнакомиться. Теперь ходит как неприкаянный, вроде и гость, да без почета особого. Днями боярин его домой снарядит, ей-ей! Некстати захворал я, надо б в Новом Городе до весны побывать, встретиться кое с кем. Не судьба, видать…
— Ничего, в баньке попаритесь, отпустит. Сильно ломает?
— Да не то что ломает лихоманка проклятая, а только слабость во всех членах да голова кружится. Ты нагулялся или опять отъедешь?
— Останусь. Скукота дома сиднем сидеть. А в лес белковать не тянет, отвык уже.
Иван встретился с кожемякой, но Никита ничем его порадовать не смог.
— Нету никого из Коршуновых в городе. Как самого Романец зарубил, так по норам они и разбежались. Баял я тут вчера с одним, обещался помочь за интерес. Загляни днями, может, что и выведаю.
Но повидаться вскоре так и не удалось. Ивана вызвал Василий и озабоченно приказал:
— Собирайся-ка ты, милый, в путь-дорогу неблизкую. Надо Семена до дома проводить да оттуда купца одного обратно провезти. Я говорил тебе уже о том. Пойдешь старшим десятка.
— Я? — оторопел от неожиданности Иван.
— Ты! — в упор глянул боярин, оставшийся в городе главным после отъезда великого князя во Владимир. — Из старших дать некого. Великий князь велел четыре сотни дозором по рубежу с Москвой расставить, Юрий воду мутит. А тут еще хворь эта Ярослава одолела, будь она неладна! Так что бери молодших и с Богом! У боярчука люди есть, вы добавитесь, доедете, чаю, спокойно. Не купцы, зорить вас резона нету. Хотя будь начеку, днями хлебный обоз из Костромы под Торжком пограбили. Ладно, хоть не поубивали никого.
