Эта предусмотрительность не замедлила вскоре сказаться. Один из старост прибыл в обед на постоялый двор, где жили дружинники, отозвал Ивана в сторону и сообщил, что накануне вечером к одному из смердов заезжали двое и что того же самого мужика он, староста, видел ранним утром следующего дня возвращавшимся из леса на явно усталой лошади. Ушлому и хитрому старосте хватило ума не допытываться, где был смерд ночью и отчего конь в таком плачевном состоянии. Он сразу поспешил к княжьим людям.
— Не иначе как провожал он тех двоих тропками в обход вас, гати да броды им показывал. Взял бы ты, мил человек, его в оборот, глядишь, и вылезет что интересное! Смутный тот мужичок у меня, темный. Все молчком-молчком, а между тем и серебро для выхода ордынского у него всегда есть, и коня недавно себе нового справил. Пытал я его, на какие такие доходы купил, — молчит. Мол, сабля у него была с последней рати московской, продал он ее. А только думаю, что врет, не видал я у него в тот год никакой сабли. Под Москву вместе ходили, все с грошами вернулись. С медью да синяками, что от московлян получили. Я сказал — ты думай! А только нечисто дело тут, право слово!!
Иван одарил старосту рублем (в то время это был всего лишь обрубок серебряного бруска-гривны), взял с собой пятерых и не мешкая выехал в деревню.
«Смутного мужика» нашли на лесной поляне, где тот усердно ворошил уже подвядшее сено. При виде старосты и дружинников, внезапно вынырнувших из бора, смерд опрометью бросился к ближайшему озерку, явно намереваясь пересечь его на утлом челне и скрыться на другом берегу в ельнике. Выпущенная Иваном стрела, смачно пробившая борт долбленки перед самым коленом беглеца, пояснила ему возможное продолжение лучше любых слов.
Конные подскакали к перепуганному мужику.
— Ты куда это так заспешил, мил человек? — делано улыбнулся десятник, грудью коня оттесняя лапотника от воды.
— Дак, это… думал, татары нагрянули. Напужался шибко, вот и рванул.
— Давно ль татары стали русские шишаки и бороды носить? Ты, дядя, ври, да не завирайся! Поведай лучше, кого ты намедни ночью в сторону Рузы провожал, а? Кто те двое были, что дорогу торную невзлюбили? Что хотели, куда направлялись, чем платили тебе, Иуде? Иль ты теперь не под князем великим ходишь?!
В последних словах уже зазвучал металл. Мужичок с ненавистью глянул на ухмыляющегося старосту и пал на колени:
— Не погуби, родимый! А только не ездил я никуда! Коня в ночное гонял, в болото конь провалился, замучился вытаскивать. Тута я был, неподалеку…
— У тебя, бают, коней-то двое? — Легко соскочив с жеребца, Иван вплотную подошел к допрашиваемому и глянул сверху вниз. — Чего ж ты только одного гоняешь? Аль второй у тебя жрать не просит?
Мужик забегал глазами и ничего не ответил. С лошадей слезли еще трое.
— Разреши, старшой? — хлопнул себя по сапогу плеткой один, на полголовы более рослый, чем Иван. — Сейчас он у меня по-другому запоет, прихвостень московский!
— Погодь, Юрко! Перешибешь его, соплю, кто потом говорить будет? Мы иначе сделаем! А ну, братцы, поставьте его на комара!!
Две пары сильных рук вмиг сорвали с бедолаги порты и рубаху. Поняв замысел Ивана, мужик взвыл диким голосом. Но каяться все еще не спешил. Его, совершенно голого, примотали к ближайшей березке и отошли в сторону, отмахиваясь от насекомых, нудно певших над болотистой луговинкой.
Бывший лесной житель знал, что делал. Десятки маленьких кровососов вмиг облепили тощее тело, заставляя мужика извиваться и тереться о кору. Их черные тельца на глазах становились алыми. Немного времени потребовалось, чтобы смерд взмолился диким криком:
— Ой, милые, не дайте сгинуть!!! Ой, все расскажу, хорошенькие!! Ослобоните только руки, верните одежку мне!!! И едем поскорей отсюда!!
Березовыми вениками с него смахнули комаров, но и только.
— Ну?! Я жду! — хмуро произнес Иван. — Учти, более не помилую. Так тут одного и оставлю. Сам знаешь, что от тебя к утру останется. Помашите маненько, ребята, кажись, умнеть начинает…
Второго приглашения исповедаться явно было не нужно. Мужик торопливо залопотал, заискивающе-угодливо глядя на дружинников:
— Те двое из Твери были!! Сказали, что надо им на Рузу, что не хотят ехать через Ламск, что полгривны дают сразу на границе с московлянами и гривну завтра, коли встречу их и притащу обратно. Любой бы за такие деньги согласился пару ночей не поспать, верно? Орде вон скоро выход платить надо… хлеба бедные ноне, прикупать придется… Не в кабалу ж себя запродавать тиуну княжескому?..
— Тебя как зовут, раб Божий?! — перебил его Иван. Его так и подмывало заехать кулаком в этот шмыгающий носик и бегающие глазенки, но десятник понимал, что мужичок ему еще будет весьма нужен, чтобы перенять предателей. Оттого лишь несколько раз сжал и разжал пальцы правой руки.
— Олферка я…
— Так вот, Олферий! Объясняю тебе, в какое дерьмо ты вляпался! Те двое верховых, что в Москву мимо меня утекли, — предатели и изменники великокняжеские. Сам знаешь, что их ждет, равно как всех, кто таким Каинам помогает. Тебе даже похуже придется: на колу смерть примешь, смердам мы головы не рубим. Тыщу раз успеешь тот день проклясть, когда полгривны от них принял! Всю родню твою в рабство вечное продадим, скотину и добро в казну отпишем.
— Ой, пощади меня, дурака, боярин!!! Не вели казнить, все, что хошь, для вас сделаю!! Христом-богом клянусь!!
Ратники довольно переглянулись. Юрко одобрительно показал своему старшему большой палец правой руки. Выдержав паузу, Иван велел развязать пленника и вернуть ему одежду.
— Поможешь, говоришь? А ну, целуй крест, что не врешь!!
Можжевеловый нательный крест был немедленно покрыт доброй дюжиной звонких поцелуев.
— Ладно, теперь верю! Но учти, ежели хоть одним дыханием своим помешаешь мне взять тех изменников, то!.. — Десятник едва успел ухватить за рубаху готового вновь рухнуть в стерню бедолагу. — Короче, Олферий! Когда, говоришь, встреча у вас назначена?
— Завтра, миленький, завтра! Я укажу где!
— Молодец, понятливый, — ехидно фыркнул Иван и обернулся к своим. — Сейчас вертаемся в деревню и встаем у него в избе. И чтоб до нашего отъезда никто со двора и шагнуть не посмел! А ты, Юрко, вертайся в Ламск, прими команду над десятком. Мне сюда еще пятерых дошли. Пусть пару собак прихватят посвирепее. Думаю, надо всю деревню ночью покараулить, не было б у этого пса напарника. Ты же дорогу стереги, как положено.
Юрко коротко кивнул и вновь сурово глянул на Олферия:
— Эй ты, босяк! А ну, как из себя те двое выглядят? Звали как? Оборужены чем? Вспоминай скорей, чтоб я с одного взгляда мог их на дороге признать, коли сунутся.
Услышав из уст мужика про черную бороду и дорогую бронь одного, про сетку шелома, постоянно опущенную на лицо, Иван вздрогнул.
«Неужто опять тот? Неужто везет? Ладно, погодим! Имаю, потом коршуненок его послушает. Господи, пусть это будет именно тот!!»
