— Хорош ты парень, Ванюша! Шел бы ко мне под руку, пока холостой. Свет повидаешь, деньгу наживешь, на ноги встанешь. Серебро свое в дело пустишь, удвоится, утроится…
— Я князю своему слово дал!
— Дак ведь нонче он — князь, а завтра?.. Я вот никому ничего не обещал и живу получше иного боярина. Лодья вольный ветер любит. Ну, не пойдешь?
Иван отрицательно мотнул головой.
— Поехал я назад, дядя Игнатий! Спасибо за весть о Любане. За все спасибо, что сделал и что сделаешь!
Они обменялись рукопожатием, Игнатий задержал ладонь Ивана в своей:
— Об одном буду Бога молить! Чтоб на ратях с такими, как ты, не встречаться! Горько тогда обоим будет — и победителю, и побежденному. Уж лучше б на татарву проклятую бок о бок, верно? Сами своими же мечами корни свои подрубаем!
Он хотел добавить что-то еще, но осекся. Тиснув напоследок железной хваткой пальцы тверича, пожилой мужчина галопом поскакал прочь.
Глава 19
Шло время. Вести для княжича Дмитрия приходили все менее и менее радостные. Явно предупрежденный бежавшим Романцом или людьми московского князя, успел удрать из Ржева мятежный Федор, подавшись под защиту сильного северного соседа и его вольницы. Он заручился поддержкой московского князя и новгородской боярской верхушки, с позором выгнал из города всех людей великого князя. Юрий Московский послал в Новгород в качестве наместника своего брата Афанасия. Все более становилось очевидным, что спор смогут разрешить лишь мечи.
Поздней осенью два войска, тверское и новгородское, сошлись по разные стороны Волги-матушки и более месяца простояли без активных действий, ожидая, когда окрепший лед сможет выдержать тяжесть окованной рати и коней. Для Дмитрия это было первое самостоятельное дело, и он явно робел принимать решения сам, советуясь с ближними боярами. А княжьим советникам излишняя активность тем более была ни к чему: неизвестно, как взглянет Михаил на возможную неудачу в сечи?! И это тогда, когда боярин Василий на пару с катом Митрофаном денно и нощно выжигают чью-то измену!.. Нет уж, пусть лучше все идет как идет!! Захочет кто взять все на себя — исполать! Нет — моя хата тоже с краю! Перейдут новогородцы Волгу — рать неизбежна. Не перейдут — можно и далее тешиться с друзьями да наложницами в походных шатрах, с грустью вспоминая домашние перины да разные вкусности своего сокалчего. Дак не вечно, поди? У супротивников грусть тоже не дома осталась!
В итоге до большой стычки дело так и не дошло. Как встал хороший лед, начали обмениваться посыльными. Новгородцы требовали прежних вольностей, Дмитрий настаивал на выдаче беглецов Бориса и Федора и соблюдении установленных его отцом порядков. Начались Никольские морозы, в чистом поле зимовать становилось все тяжелее. И с той, и с другой стороны заболевали ратные, усиливалось ворчание на бездействие старшин.
Тверским боярам, возглавлявшим рать, стало известно от приехавших из Орды гонцов, что мало-помалу Михаил Тверской добился-таки ханской милости. Ценой опустошения собственных кладовых, ценой сотен серебряных гривен, многих десятков соболиных, куньих, лисьих и иных шкурок! Благодаря красноречию своих верных слуг, многие годы проживших в низовьях Волги и прекрасно постигших все тонкости татарской дипломатии. Великий хан Узбек уже почти склонился к тому, чтобы в споре между Юрием и Михаилом отдать великокняжеский ярлык последнему. А это означало, что уже этой зимой с новгородцами будет говорить не какой-то юный тверской княжич, а утвержденный Ордой господин Руси, который мог навести на непокорного непобедимые доселе татарские тумены.
Боярин Василий примкнул к пассивной партии бояр. Розыск закончился, внутренняя угроза была успешно ликвидирована. Теперь пусть сам великий князь решает, кого карать, а кого миловать! Он вместе с княжичем остановил войско вольного города, не допустил большой беды — и слава Богу! Теперь временно замириться, вернуться в дома, отогреться и начинать все по-новому, но уже под рукою великого князя! Он, равно как и прочие бояре, настойчиво советовал Дмитрию поступить именно так, одновременно прося отца привести с собою из Орды степную конницу для окончательного усмирения не желающих исправно платить великоордынский выход.
В итоге все так и свершилось. Стороны подписали перемирие. Никто ничего не заплатил, никто никого не выдал, никто ничего не уступил. Дружины повернулись и отправились на теплые квартиры. Ничья в пользу новгородцев!
Воспользовавшись серьезным успехом в своей извечной которе с Михаилом, Юрий Московский немедля добился, чтобы новгородцы пригласили его на княжение, и вместе с братом Афанасием соколом ринулся на Волхов.
Шестинедельное стояние на Волге Ивана почти не коснулось. Лишь однажды он был вызван Василием для очередных указаний. В лагере десятник пробыл три дня. Без опаски съезжал на тонкий лед, вглядываясь в лица новгородцев в надежде увидеть знакомых. Его окликали, шутливо звали похлебать рыбьей юшки под немецкое крепкое вино. Иван в ответ предлагал погонять на пару верхами волков, этих неизменных спутников любой войны, стаями следовавших за обозами в ожидании стычек и последующих пиршеств. В ту осень серого зверья выло по обеим берегам Волги предостаточно!
Он узнал, что Игнатия среди новгородцев не было. Купец еще до ледостава отправился торговать со шведами, да и застрял надолго — то ли в этой стране, то ли на обратном пути в Псков, преследуя свою и хозяйскую выгоду. А вот сам Онуфрий оказался вместе с сыном на недалеком левом берегу.
Узнал об этом Иван совершенно случайно. В очередной раз горяча коня и высекая подковами крошки из молодого льда, он прорысил вдоль своего берега. С противоположного донеслось:
— Эй, лапотник! Не смерди по ветру, нос воротит от твоей холопьей вони!!
Иван опешил. До этого ему казалось, что грызутся и спорят лишь бояре да посадники, приведшие их сюда. Простому люду, вытащенному из курных изб, эта рать была совсем не нужна. Если и заплатит побежденный откупное, то серебро уйдет в чужой, более глубокий карман. А зипуны в качестве добычи да лишний конь, пойманный за узду после горячей рубки, хоть и имели ценность, но не такую, чтобы ставить против них собственную жизнь. Оттого и перекликались с Иваном доселе весело и с грубоватым мужицким юморком.
Обиды парень не сдержал и в свою очередь отозвался:
— А ты понюхай получше! Может, это сосед твой со страха полные порты уже наклал?! Сунь руку, пошарь!!
Слышавшие это тверичи обидно зарыготали. С новгородской стороны разом свистнули две стрелы. Иван успел прикрыться щитом и поспешил на берег. Донесся довольный хохот теперь и с северной стороны.
— Ну, суки, погодь! Первые начали!
Супротивников разделяло более полусотни саженей. Чувствуя себя в безопасности, бородатые ратники оживленно переговаривались, тыкая пальцами в сторону тверичей. Один, скорее всего тот, что затеял перебранку, бросив на снег лук, задрал тулуп, спустил порты и нагнулся, пошлепывая себя по ядреной голой заднице. Иван стянул со спины арбалет, взвел его, вложил тяжелую стрелу, прицелился и даванул на спуск. Прошло то время, когда он еще только осваивал творение тевтонских оружейников. Теперь что тугой лук, что железная тетива для него были едины. В чем не замедлил через пару мгновений убедиться незадачливый насмешник.
