Евфимия намекнула было отцу, что в жены Владимиру более годится Агриппина, мол, у этих двоих так много общего, словно Господь изначально создал их друг для друга.
«Владимир, конечно, увалень и недотепа, это верно, — сказал Олег Иванович своей старшей дочери. — Пожалуй, Грапа была бы Владимиру более под стать. Однако мне нужно, чтобы рядом с Владимиром находилась умная голова, которая не позволит ему наломать дров и предать мои интересы. Вот почему супругой Владимира должна стать ты, Фима. Отец Владимира правитель никудышный, все вокруг это понимают. Когда-нибудь пронским князем станет Владимир. Дабы звезда Владимира взошла высоко и не погасла до срока, во многом будет зависеть от тебя, Фима. Тебе придется управлять Пронским уделом, ненавязчиво подталкивая Владимира к принятию более продуманных решений. Вот что тебе предстоит в будущем, дочь моя!»
Евфимия сильно любила отца, с ним у нее всегда были самые доверительные отношения, поэтому она была готова на все, дабы выполнить его волю и принести наибольшую пользу Рязанскому княжеству.
Свадьба Владимира и Евфимии состоялась в Пронске в начале осени, когда только-только начала желтеть листва на деревьях.
Даниил Ярославич, свекр Евфимии, всю жизнь ненавидел своих родных братьев, Георгия и Владимира. Первого Даниил Ярославич ненавидел за то, что тот никогда не довольствовался малым, всегда и во всем стремясь добиваться наибольшей выгоды. Второго Даниил Ярославич люто недолюбливал за его смелость и гордыню. Нарушив родовой уклад, Владимир Ярославич отнял пронский стол у Даниила Ярославича, за которым было старшинство. Оба брата Даниила Ярославича, благодаря своим личным качествам, сумели добиться немалых высот в иерархии здешних Ольговичей. Георгий Ярославич утвердился князем в Муроме, по закону не имея на то никаких прав. Муромом владела троюродная родня пронских Ольговичей. Владимир Ярославич и вовсе высоко взлетел, заняв рязанский стол с помощью московской рати.
Когда Георгий Ярославич пал в сражении с мордвой, то никто не радовался так бурно его гибели, как Даниил Ярославич, неизменно завидовавший успехам старшего брата. Еще большую радость у Даниила Ярославича вызвала смерть Владимира Ярославича, так как это позволило ему сесть князем в Пронске. У самого Даниила Ярославича не хватило бы ни храбрости, ни ратных сил, чтобы изгнать из Пронска сыновей покойного Владимира Ярославича. В этом ему помог рязанский князь Олег Иванович, заинтересованный в том, чтобы Пронск тяготел не к Москве, а к Рязани.
Сидя князем на пронском столе, трусоватый Даниил Ярославич постоянно оглядывался на Рязань, не смея и шагу ступить без одобрения Олега Ивановича. Сильнее всего Даниил Ярославич опасался своих племянников, нашедших приют у московского князя. Потому-то он с превеликой охотой сочетал законным браком своего старшего сына Владимира с Евфимией, дочерью Олега Ивановича. Этот брак стал для Даниила Ярославича неким залогом того, что Олегова дружина придет к нему на помощь в случае любой вражеской напасти.
* * *
За окнами, забранными стеклянными ячейками в виде пчелиных сот, буйствовал сильный юго-восточный ветер, под напором которого стонали и скрипели могучие дубы, клены и вязы в парке, примыкавшем ко княжеским хоромам. На дворе была глубокая ночь.
Ложница была освещена неярким светом небольшого масляного светильника, заправленного льняным маслом. Одинокий желтоватый язычок пламени то вытягивался кверху, чутко улавливая напористое дыхание ветра, пробивавшееся сквозь щели в оконных рамах, то начинал колыхаться и трепетать, как бабочка, угодившая в паутину. Светильник, слепленный из глины в виде лебедя, стоял на столе, рядом лежала раскрытая книга в кожаном переплете.
У бревенчатой стены стояла широкая кровать на массивных деревянных ножках. Поверх смятого одеяла сидела Евфимия в длинной белой сорочице из тонкой ткани. Ее лицо было задумчиво и печально. Медленными ленивыми движениями она расчесывала костяным гребнем свои распущенные по плечам волосы. В свете масляной лампы обнаженные руки Евфимии казались еще белее на фоне ее густых темно-каштановых волос.
Невеселые думы одолевали Евфимию. Прошло всего восемь дней ее супружеской жизни, а она уже полна самых горьких разочарований. В свои семнадцать лет Евфимия еще плохо разбиралась в людях. Ей казалось, что люди с приятной внешностью непременно должны обладать и прекрасными душевными качествами. До своей свадьбы Евфимия была уверена, что супружеские узы должны возвышать мужчину и женщину, пробуждать в них порядочность и взаимное уважение. И вот, минула всего одна неделя ее замужества, а Евфимия уже чувствует себя самой несчастной на свете.
Двадцатилетний Владимир, ее суженый, был так прекрасен в своем богатом наряде на свадебном торжестве. С каким достоинством держался Владимир, сидя за пиршественным столом рядом с Евфимией, одетой в белое платье новобрачной. В первую брачную ночь Владимир был необычайно нежен и ласков с Евфимией. Свадебное застолье и ночь после него остались единственным приятным воспоминанием Евфимии о своем замужестве. Потом начался дикий непрекращающийся кошмар.
Едва Олег Иванович и его свита уехали обратно в Рязань, как Владимира словно подменили. Во все последующие дни и ночи Владимир был пьян или сильно навеселе. Шумные застолья в княжеском тереме продолжались, хмельной мед и греческое вино текли на них рекой. По причине свадьбы своего старшего сына, Даниил Ярославич обложил живущих в Пронске купцов особым винным налогом.
Более всего Евфимию угнетало то, что ее свекр Даниил Ярославич не только не пытается пресекать чрезмерное увлечение Владимира хмельным питьем, но и сам подает ему в этом дурной пример. Евфимии уже не единожды приходилось самой чуть ли не силой уводить пьяного Владимира с застолья и укладывать его спать. Так было вчера вечером, и позавчера было так же, и три дня тому назад… Возможно, что и этой ночью Евфимии опять придется уводить Владимира за руку с затянувшегося пира. Впрочем, Владимир дал ей честное слово, что он больше не станет напиваться вина сверх меры.
«Похоже, сильной волей мой муж не обладает, — подумала Евфимия, раздраженным жестом отшвырнув гребень. — Он наверняка уже пьян, как свинья! Коль я сама не вытащу Владимира из этого сборища гуляк, он будет пьянствовать до утра. Господи, почто в таком статном и крепком молодце такая безвольная душонка?»
Решительно поднявшись, Евфимия быстро натянула на себя длинное платье из аксамита, надела на ноги чиры из мягкой кожи, завязала свои длинные волосы в узел на затылке, после чего покрыла голову белым платком с красными узорами. Евфимии очень не хотелось появляться в гриднице, где сейчас продолжалось пиршество, но она помнила отцовское наставление, поэтому все-таки заставила себя покинуть опочивальню в этот поздний час.
При расставании Олег Иванович оставил наказ Евфимии, дабы она была готова к тому, что ей придется стать для Владимира не только женой, но зачастую и нянькой. «Чем большую заботу ты станешь проявлять о Владимире, тем крепче и вернее привяжешь его к себе, — сказал Олег дочери, оставшись наедине с ней. — Теперь, Фима, во многом от тебя будет зависеть, останется ли Владимир верен союзу с Рязанью, когда сядет князем в Пронске. Поэтому начинай приглядывать за Владимиром с первых дней своего супружества с ним. За этим увальнем нужен глаз да глаз!»
