— Да ты спятил, приятель! Зачем ты притащил ее сюда? — рассердился Тихомил. — Об ней уговора не было! Уговор был о том, чтобы вызволить из неволи княжну Ольгу и тебя с твоей женой.
Тихомила поддержал Пентег, заявивший, что Гель-Эндам нужно оставить во дворце, поскольку Мухаммед-Булак сделает все возможное, чтобы вернуть любимую наложницу обратно в свой гарем.
— За ночь уйти далеко нам не удастся, — промолвил литовец, — ханская погоня может настичь нас. Из-за Гель-Эндам мы все можем погибнуть.
И тут в разговор мужчин вмешалась Ольга, взволнованная и раскрасневшаяся, с заплаканными глазами. Она схватила Гель-Эндам за руку и непреклонным голосом сказала, что персиянка ей как сестра.
— Коль вы не возьмете Гель-Эндам с собой, тогда и я останусь здесь вместе с ней, — поставила условие княжна.
Тихомил молча взглянул на Пентега. Мол, что станем делать? Пентег раздраженно махнул рукой, дав понять другу, что Ольгу все равно не переубедить, поэтому придется им взять с собой и красавицу персиянку.
Поскольку всех несчастных перед казнью раздевали донага, поэтому троим женщинам пришлось снять с себя все одежды, а также кольца и браслеты, пришлось распустить волосы и измазаться в крови с головы до ног. Поскольку крови потребовалось очень много, поэтому Пентег вскрыл кинжалом артерию на шее у одного из убитых палачей. На полу образовалась большая кровавая лужа.
Пересилив в себе леденящий ужас, вымазанные в крови женщины взобрались на арбу и все трое улеглись рядком голова к голове. Пентег и Тихомил осторожно уложили на них сверху три уже остывших обнаженных мужских трупа. Затем Бухторма помог Тихомилу соорудить горб из свернутого в скатку плаща. Пентег завязал себе один глаз длинным обрывком грубой ткани, а нос укрыл краем башлыка.
Взявшись за оглобли, Тихомил и Пентег неспешно потащили груженную нагими телами арбу к дворцовым воротам. Бухторма, помогая им, подталкивал тяжелую повозку сзади.
У ворот дежурили трое стражников. Начальник караула почему-то отсутствовал. Бухторма посчитал это большой удачей. Стражники были хорошо знакомы Бухторме, поскольку он оказывал им разные мелкие услуги. Эти воины были падки на вино из ханских подвалов, которое для них тайком добывал Бухторма. Вот и на этот раз после обмена приветствиями стражники с шутками и прибаутками подступили к Бухторме, желая узнать, не забыл ли он про свой должок.
Увидев в руках у Бухтормы кувшин с узким горлышком, дозорные оживились и заулыбались. Один из них приложился к кувшину, желая распробовать вкус и крепость принесенного вина. Двое других расторопно распахнули высокие створы ворот, бросив на землю цепи и дубовые запоры. Прислонив свои щиты и копья к стене из сырцового кирпича, стражники торопливо прихлебывали вино из кувшина, спеша осушить его до дна. Им не хотелось делиться вином с начальником караула, который донимал их своей строгостью.
— Что-то сегодня Акым и Муршук неразговорчивы, — бросил Бухторме самый молодой из стражей, кивнув на Пентега и Тихомила, которые, согнувшись, протащили скрипучую арбу через освещенный факелами проезд в воротной башне.
— Хан сегодня был ими недоволен, — понизив голос, доверительно поведал стражникам Бухторма. — А что такое гнев хана, вам же ведомо, храбрые батыры.
— О Аллах! — воскликнул кто-то из караульных. — Избавь нас от ханского гнева! Хуже этого ничего быть не может!
Вырывая друг у друга кувшин, воины опять налегли на вино, со смехом приговаривая, что за избавление от ханской немилости им непременно нужно выпить. Тем более что когда еще у них будет возможность вкусить столь вкусного и крепкого вина!
«Возможно, эта выпивка последняя в вашей жизни, горе-батыры, — злорадно подумал Бухторма, торопливо прошмыгнув мимо стражников. — Полагаю, вы заплатите головой за свое ротозейство!»
Спустя несколько минут повеселевшие от хмельного питья стражники опять взяли в руки щиты и копья. Опорожненный кувшин они спрятали подальше от глаз своего сурового десятника. Опираясь на копья, воины завели неторопливую беседу.
Внезапно один из них озадаченно заметил, обращаясь к своим товарищам:
— Может, мне померещилось, не знаю. Токмо горб у Акыма сегодня стал заметно меньше, чем был вчера. Вам это не бросилось в глаза?
Два других воина встретили это замечание насмешками. Подтрунивая над своим приятелем, они говорили, что ему вредно пить вино, находясь в карауле.
— Через полчаса тюремщики пригонят пустую арбу обратно, — сказал самый юный из воинов. — Тогда мы остановим Акыма и осмотрим его горб повнимательнее. Ставлю три серебряные монеты на то, что Акымов горб ничуть не стал меньше. Акым же не верблюд в конце концов, и не может хранить сало в своем горбу.
Стражники дружно расхохотались. Появившийся начальник караула никак не мог понять причину их веселья.
Прождав час и другой, караульные так и не увидели ни арбы, ни тюремщиков, ни Бухторму. Им пришлось закрыть ворота, поскольку пришел черед заступать на стражу другим воинам.
На рассвете во дворце случился переполох, когда ханские слуги обнаружили в темнице двух мертвых палачей, а в гареме недосчитались двух наложниц. К тому же бесследно исчезли Бухторма и его жена, занятые на самых трудных работах во дворце.
Глава восьмая
Ханский гнев
Зимнее стойбище Мамая было расположено на берегу Волги в двух переходах от Сарая, там, где пролегает, господствуя над приволжской равниной, гряда каменистых холмов. На этой возвышенности, поросшей лесом и кустарником, постоянно находились Мамаевы дозорные, обозревая окрестности на многие версты вокруг. Осторожный Мамай никогда не допускал того, чтобы враги застигали его врасплох.
Обычно Мамай зимовал на Дону, где и пастбища богаче, и снега меньше, и постоянно веют теплые ветры с юга. Однако в эту зиму Мамай не решился откочевать далеко от Сарая, опасаясь, что из Синей Орды опять вдруг нагрянет неугомонный Урус-хан или кто-нибудь из его воинственной родни. Зимовка на Волге выдалась голодной для Мамаевой орды, много лошадей и верблюдов пало от бескормицы и болезней. Едва сошел снег, Мамай собрался перекочевать поближе к Дону, но тут примчался гонец из Сарая с известием об ужасной беде, постигшей хана Мухаммеда-Булака.
Мамай поспешил в столицу Золотой Орды, прикидывая в уме, что же там могло произойти. Гонец ничего толком ему не сказал, поскольку сам был в неведении дворцовых дел. «Либо Мухаммед-Булак сильно занедужил, — размышлял Мамай, — либо в его окружении возник заговор. А что еще может случиться?»
Залитый талыми ручьями Сарай произвел на Мамая неприятное впечатление. Повсюду были лужи и грязь, размешанная в кашу ногами прохожих, копытами ослов и лошадей, колесами повозок. Навоз и мусор, всю зиму пролежавшие под снегом, теперь оттаяли и, перегорая на весеннем солнце, издавали резкий, неприятный запах. По улицам бродили ватаги нищих оборванцев, роясь в отбросах и выклянчивая подачки у богато одетых всадников и прохожих.
