— Неразумно ты поступаешь, княже. Ох, неразумно! — с досадливым вздохом обронил боярин, плотно притворив дверь. — Урус-хану вряд ли понравится то, что ты в его отсутствие каждодневно наведываешься к любимой его супруге. Злые языки молчать не будут, князь. Вернется Урус-хан из похода и обрушит на тебя свой гнев. Не играл бы ты с огнем, княже!
Олег, облаченный в желтый половецкий кафтан с длинными рукавами и круглым воротом, расшитый на груди и плечах голубыми узорами в виде цветов и листьев, примерял перед бронзовым зеркалом то одну, то другую татарскую шапку. Ему приглянулась круглая тафья из голубой парчи. Примерив ее и так и эдак, Олег с удовлетворенным видом повернулся к Брусило, который примостился на скамье у стены.
Поймав на себе нахмуренный взгляд своего верного советника, Олег весь как-то поник и опустил руки.
— Конечно, ты прав, боярин, — промолвил князь, потупив очи. — Мне надлежит держаться подальше от этой красивой персияночки, дабы не прогневить Урус-хана. Ему непременно нашепчут о моих частых встречах с Гель-Эндам, любопытных глаз и ушей во дворце хватает. — Олег уселся на скамью рядом с Брусило и тяжело вздохнул. — Умом я все понимаю, но сердцу своему приказать не могу. Тянет меня к этой персиянке, ибо когда я с нею рядом, душа моя купается в тепле. Ни с одной женщиной мне не было так хорошо, как с Гель-Эндам.
— Неужто у вас дошло уже до постели, княже? — с беспокойством прошептал Брусило.
— Не тревожься, боярин, — сказал Олег, — до этого у нас с Гель-Эндам покуда не дошло. Ты пойми, эта персиянка пленила меня не столько своей красотой, сколько умом и одухотворенностью. Я чувствую все ее мысли и переживания, а она чувствует мое настроение, часто понимая меня без слов. Гель-Эндам дивная женщина! — Олег улыбнулся и восхищенно добавил: — Я-то думал, что таких женщин нет на свете, но, оказывается, есть.
— Сдурел ты, княже, вот что я тебе скажу, — проворчал Брусило тем же негромким голосом. — Пооблизывался на эту смазливую персиянку, и будет, пора и честь знать! Не ходи к ней больше! Послушай моего совета.
Однако Олег пропустил мимо ушей предостережения Брусило. В последние дни он жил тем счастьем, какое испытывал при встречах с Гель-Эндам. Олег встречался с красавицей персиянкой то в стенах дворца, то за его пределами, когда Гель-Эндам выезжала за город на конную прогулку.
— Помнишь мою первую жену-татарку, боярин? — молвил Олег, обняв Брусило за плечи. — Айкен была покладиста и недурна внешне, несмотря на раскосые глаза. Айкен и на ложе была хороша, скажу честно. А все же душа в душу я с ней не жил. Даже не знаю, любил ли я Айкен по-настоящему. Став моей женой, Айкен приняла веру христианскую, русский язык выучила, платья славянские носила, угождала мне во всем… Но полного душевного единения я с нею так и не достиг.
— Понять тебя можно, княже, — мягко заметил Брусило. — Ведь Айкен рожала тебе лишь дочерей, а ты ждал от нее сына-наследника.
— Нет, боярин, не в этом дело. — Олег прислонился спиной к глинобитной стене, завешанной узорным восточным ковром. — Просто в душе Айкен царила пустота, она же была безграмотна, хоть и являлась ханской дочерью. Мне и поговорить-то с ней было не о чем.
— Разве жена нужна для разговоров? — хмыкнул Брусило. — Жена должна за домом следить, детей рожать, рукодельничать. Грамота жене ни к чему. От грамотных жен одни хлопоты и неприятности. Вот, вторая твоя супруга, княже, не глупа и грамоте обучена, но ведь и с ней ты не живешь душа в душу. А ведь Евфросинья и внешне красива на диво, ничуть не хуже этой персиянки. По-моему, Евфросинья даже лучше, поскольку волосы у нее светлые и кожа белее, да и ростом она выше женки Урус-хановой.
— Ты же знаешь, какой злобный нрав у Евфросиньи, так что ее внешняя прелесть и грамотность тут ни при чем, — сердито проговорил Олег, бросив на Брусило недовольный взгляд. — Недаром говорят, ложка дегтя может испортить бочку меда. Евфросинья пошла со мной под венец по воле своего властного отца. Князь Ольгерд знал, что не люб я Евфросинье, но все же выдал ее за меня, поскольку ему нужна Рязань как союзница против Москвы. Ну и мне такой сильный союзник, как Ольгерд, тоже сгодится. Евфросинья понимает, что в этой политической игре она выступает как разменная монета. Потому-то Евфросинья ненавидит своего отца и злобствует против меня.
— Евфросинья Ольгердовна, конечно, не подарок, — промолвил Брусило, — однако она родила тебе троих сыновей и дочь. А посему, княже, не заслужила она того, чтобы ты греховодничал на стороне.
— Я же сказал тебе, боярин, что постельными утехами мы с Гель-Эндам не занимаемся, — повысил голос Олег. Упруго поднявшись со скамьи, он затянул на талии золоченый пояс. — И не гляди на меня с таким осуждением! Не тебе меня судить.
— Откель у тебя, княже, сей дорогой пояс? — заинтересовался Брусило. — Раньше я у тебя сего пояса не видал.
— Это подарок Гель-Эндам, — нехотя ответил Олег.
— Ну, коль эта персиянка тебе такие подарки дарит, княже, то можно не сомневаться, скоро дойдет у вас с ней и до греховных объятий, — произнес Брусило, сокрушенно качая косматой головой. — Гляди, князь, наживешь ты врага в лице Урус-хана! Иль мало тебе забот с враждебным московским князем?
Не желая продолжать этот разговор, Олег бесцеремонно выставил боярина Брусило за дверь.
* * *
Пройдя на женскую половину ханского дворца, Олег встретился с Гель-Эндам во внутреннем дворике. Персиянка сидела на подушках под легким навесом из голубой ткани с золотой бахромой. В трех шагах от нее на длинной низкой скамье восседали две юные служанки, развлекавшие свою госпожу игрой на чанге, персидском струнном музыкальном инструменте, и на двухструнной таджикской лютне-думбраке. Волосы одной из рабынь были черны, как вороново крыло. У другой невольницы косы были золотисто-желтого цвета. Черноволосую служанку звали Санжана. Золотистоволосую звали Фирузэ, что в переводе с персидского означает «бирюза». Так ее прозвали за темно-синие глаза.
Обе эти служанки были хорошо знакомы Олегу, поскольку они постоянно находились возле Гель-Эндам, исполняя все ее прихоти и капризы. Никто из прочих гаремных служанок не мог так угодить Гель-Эндам или же развеять ее плохое настроение, как это получалось у Санжаны и Фирузэ.
При появлении Олега Гель-Эндам махнула рабыням рукой, унизанной браслетами, веля им удалиться. Отвесив Олегу низкий поклон, Фирузэ и Санжана легкими тенями скользнули в низкий дверной проем с закругленным верхом, без стука затворив за собой дверцу, обитую узорными медными полосами. Эта дверь вела в комнаты прислуги. Другая дверь, более широкая и высокая, вела в покои Гель-Эндам. Третья дверь, откуда появился Олег, скрывала за собой проход на мужскую половину дворца.
— Князь, я пригласила тебя сюда по весьма приятному поводу, — сказала Гель-Эндам после обмена приветствиями с Олегом. — Двое из поэтов, приехавших из Хорезма для участия в поэтическом состязании, согласились прочесть для меня свои творения до возвращения моего мужа из похода. Скоро они будут здесь. — Поднявшись с мягких подушек, разложенных на небольшом деревянном возвышении, персиянка приблизилась к Олегу и негромко добавила с лукавой улыбкой: — Нравится ли тебе мой сегодняшний наряд, князь? Не кажусь ли я тебе нескромной в нем?
