Но как? Где найти банду и как туда попасть? Уголовники наверняка есть в городе, и вот приятели садятся в трамвай и едут в центр, полные горделивого ощущения, что Харьков – у их ног! Однако, достигнув цели, они чувствуют себя не более уютно, чем иммигрантская шваль из парижского департамента 93, попавшая на бульвар Сен-Жермен, где селится аристократия. А ведь раньше Эдуард жил в центре города и склонен, как и его мать, вспоминать те времена с теплым чувством. Он водит Костю по памятным местам своего детства, показывает Красноармейскую улицу, улицу Свердлова, но экскурсия быстро заканчивается, и ребята не знают, что делать дальше, в какую дверь постучаться. Преодолевая робость, берут в киоске по кружке пива и, разочарованные и недовольные собой, возвращаются туда, где жизнь так трагически далека от их мечтаний. Но они живут именно там: надо же, как не повезло!
Некоторое время спустя Эдуард знакомится с Кадиком, ставшим еще одним верным другом его отрочества, и с его появлением все меняется. Кадик старше на год, живет вдвоем с матерью и с малолетней шпаной Салтовки не дружит. У него есть знакомые в центре города, но это отнюдь не уголовники, примкнуть к которым Эдуард так страстно мечтает. Кадик очень гордится своей дружбой с саксофонистом, исполняющим «Караван» Дюка Эллингтона, и тем, что через него он может общаться с музыкантами из харьковской группы «Голубая лошадь», русскими битниками, о которых даже как-то написали в «Комсомольской правде»: свингующий Харьков или что-то в этом роде. Не желая разделять судьбу большинства молодых людей из Салтовки, Кадик мечтает стать артистом; правда, никаких особых талантов за ним не водится, поэтому он, что называется, тусуется: немного играет на гитаре, коллекционирует пластинки, много читает и употребляет всю свою энергию на то, чтобы быть в курсе происходящего в Харькове, в Москве и даже в Америке.
Эдуарду открылся совершенно новый мир, жизненные ценности и правила поведения Кадика опрокинули его собственные. Под влиянием нового приятеля он стал интересоваться шмотками. Когда Эдик был маленьким, мать покупала ему одежду на толкучке, куда попадали трофейные вещи из Германии: он носил красивые костюмчики для примерного немецкого мальчика и с волнующим удовольствием представлял себе, что на нем – одежда сына директора И. Г. Фарбен
[9]
или корпорации Круппа, убитого в Берлине в 1945 году. Потом наступила пора салтовской моды: рабочие штаны и толстая куртка на синтетическом меху. Малейшее отступление от этого дресс-кода воспринималось как фантазии для голубых, поэтому можно себе представить, как изумились приятели при виде Эдуарда, облаченного в канареечного цвета куртку с капюшоном, сиреневые брюки из мятого бархата и ботинки с набитыми на подошвы подковами, которыми их обладатель на ходу выбивал из асфальта искры. В Салтовке подобное щегольство могли оценить только они с Кадиком, но окружающие знали, что у Эдуарда нож, что он скор на расправу, поэтому обозвать его гомиком никто не рискнул.
Ему нравится, как одеваются джазмены, которыми так восхищается его новый друг. К самой музыке Эдуард довольно равнодушен и таким останется на всю жизнь, зато он снова пристрастился к чтению. В детстве он остановился на Жюле Верне и Александре Дюма, теперь ему в руки попал Ромен Роллан: Кадик дал ему почитать «Очарованную душу» и «Жан-Кристофа» – пространные, рыхлые, незрелые романы. Полагаю, что во Франции я был последним подростком, который их прочитал, а в Советском Союзе они еще были в ходу, потому что автору, известному борцу за мир, оказалось по пути с коммунистами. Потом Эдуард переключился на Джека Лондона и Кнута Гамсуна, великих бродяг, которые перепробовали в жизни все, насыщая сюжеты своих книг перипетиями собственной жизни. Из прозаиков он предпочитает иностранных авторов, но когда речь заходит о поэзии, то здесь, по его мнению, русские – вне конкуренции. А если мальчик любит читать стихи, то он неизбежно начинает их сочинять и потом декламировать сочиненное на публике: так Эдуард, никогда раньше и в мыслях не державший ничего подобного, стал поэтом.
Согласно распространенному мнению, поэты в России столь же популярны, как во Франции – эстрадные певцы, и это мнение соответствует истине. По крайней мере, так было некоторое время назад. Даже своим именем, довольно изысканным, наш герой обязан пристрастию отца, скромного унтер-офицера, к стихам второстепенного поэта Эдуарда Багрицкого (1895–1934); и когда читаешь роман «Подросток Савенко», из которого я черпаю сведения для этой книги, то с удивлением узнаешь, что его приятели – мелкая шпана Салтовского поселка – высоко ценили стихи нашего Эдуарда, но при этом жестоко ругали его за то, что он подражает Блоку и Есенину. Начинающий поэт в промышленном центре на Украине смотрелся в ту пору так же органично, как рэп-музыкант в нынешнем парижском предместье. И тот и другой могли бы сказать, что это занятие позволяет им избежать участи заводского рабочего или преступника. И тот и другой могли рассчитывать на поддержку друзей, могли надеяться, что те станут ими гордиться, если будет хоть небольшой успех. Не только Кадик, но и Костя уговаривал его поучаствовать в поэтическом конкурсе, который проводился 7 ноября 1957 года, в день национального праздника в Советском Союзе. Этот день, как мы увидим позже, окажется решающим в его судьбе.
По праздникам весь город собирался на площади Дзержинского, о которой каждый харьковчанин знал, что ее мостили пленные немцы и что по своим размерам она – самая большая в Европе и вторая в мире после пекинской Тяньаньмэнь. На площади проводились парад и демонстрация, выступали артисты, говорились речи, вручались награды. Народные массы вышли на праздник принаряженные, дав нашим франтам обильную пищу для насмешек. А потом в кинотеатре «Победа» состоялся конкурс поэзии, и Эдуард, пряча волнение за внешней бравадой, изо всех сил желал, чтобы Светка пришла его послушать.
Кадик был спокоен: она придет, не может не прийти. Хотя на самом деле никакой уверенности не было. Светлана капризна и непредсказуема. Считается вроде бы, что Эдуард с ней ходит, и на вопрос приятелей, было ли у них что-нибудь, он отвечает утвердительно, но это неправда: у него до сих пор ни с кем ничего не было. Он страдает от своей девственности и вынужденного вранья, которое, по его мнению, унизительно и недопустимо для мужчины. Он страдает от того, что у него нет никаких прав на Свету, которую интересуют ребята постарше. Он страдает, потому что в свои пятнадцать лет выглядит на двенадцать, и единственная его радость и надежда – тетрадь, куда он записывает свои творения. Для конкурса Эдуард предусмотрительно отобрал кое-что из любовной лирики, решительно забраковав стихи о бандитах, грабежах и тюрьмах, которых у него множество.
Когда они с Кадиком пришли к кинотеатру «Победа», то все их приятели из Салтовки уже были там. Кроме Светки. Кадик старается его утешить: еще рано, она подойдет. На сцене один за другим появляются официальные выступающие. Теряя контроль над собой, Эдуард начинает расспрашивать, не видел ли кто-нибудь Свету, и, к ужасу своему, выясняет, что да, ее видели – в Парке культуры с Шуриком. Шурик – это восемнадцатилетний придурок с жидкими усиками, который – Эдуард в этом уверен – просидит всю жизнь продавцом в обувном магазине, в то время как ему, Эдуарду, суждено объехать весь мир и пережить массу приключений. Хотя в данный момент он дорого бы дал, чтобы оказаться на месте счастливого соперника.
