Относительно мотивов, которыми они руководствовались, мой погибший брат Пол Хлебников, отнюдь не поклонник теории заговоров, в чем я могу поклясться, выдвигал следующие доводы. Чечня, независимая с 1991 года и управляемая бывшим советским генералом, спешно обращенным в ислам, безусловно, была заповедной зоной для организованной преступности, рассадником наркоторговли, прибежищем фальшивомонетчиков. Но Россия, хоть фактически и потеряла эту территорию, все же имела с нее некоторую выгоду, и намерений вмешиваться у нее не было, но была настоятельная потребность скрыть массовую коррупцию высшего военного командования. Генералы в огромных количествах поставляли на черный рынок оружие, боеприпасы и особенно бронетехнику и потому остро нуждались в каком-нибудь масштабном вооруженном конфликте, чтобы украденное имущество можно было официально списать на военные потери.
Был этот фактор решающим, как полагал мой брат, или нет, но российская армия в Чечне не скупилась. Если в самый острый момент осады Сараево плотность огня составляла 3500 залпов в день, при осаде Грозного в декабре 1994-го на город падало до 4000 снарядов в час. Грозный, как и Вуковар, был разрушен практически полностью. Однако чеченцы, племя храброе и жестокое – так в течение двух веков их описывала классическая русская литература, – в ответ развернули безжалостную партизанскую вой ну, выплеснувшуюся на территорию России кровавыми террористическими акциями. И 40 тыс. новобранцев (в их числе был и Захар Прилепин), которым обещали короткую победоносную атаку и торжественное возвращение домой, вдруг обнаружили, что намертво завязли в чем-то не менее ужасном, чем Афганистан для их отцов и старших братьев. Горбачев вернул оттуда войска в 1989 году, и вот, всего шесть лет спустя, молодые люди снова возвращаются – если возвращаются – с очередной грязной войны изуродованными, униженными, с больной психикой. А Ельцина, которого раньше обожали, теперь ненавидят даже больше, чем его предшественника, и избирательная кампания начинается для него настолько скверно, что он всерьез подумывает ее отменить. Да и тонтон-макут Коржаков все твердит ему в бане: «Борис Николаевич, демократия – это, конечно, хорошо, но без выборов – оно надежней».
В качестве альтернативы Ельцину в этот раз выступает не фигляр Жириновский, а – уже без шуток – коммунисты. Пятью годами раньше Ельцин объявил партию вне закона. И все считали, что грандиозный по своей жестокости эксперимент, который проводили над людьми в Советском Союзе, окончательно похоронен. Однако прошло всего пять лет и, как утверждают все социологические службы (и этой очевидности нельзя не верить) люди до такой степени устали от нового эксперимента – от демократии, от рыночных отношений и от идущей с ними рука об руку несправедливости, – что в массовом порядке готовы голосовать за Компартию.
Ее лидер Зюганов не предлагает снова открыть ГУЛАГ или восстановить Берлинскую стену. Под словом «коммунизм» этот осторожный и на редкость необаятельный политик подразумевает не столько диктатуру пролетариата, сколько борьбу с коррупцией, толику национальной гордости и духовное противостояние православной Руси Новому мировому порядку. Он утверждает, что первым коммунистом был Иисус Христос. И обещает, что если избиратели его поддержат, то богатые станут менее богатыми, бедные – менее бедными и, по крайней мере, вторая часть этой программы должна устроить всех: кто же может согласиться с тем, чтобы старики умирали от голода и холода?
Однако идея сделать богатых менее богатыми сильно напугала олигархов. Напугала до такой степени, что они придумывают и предлагают Ельцину остроумную комбинацию, которая должна обогатить их еще больше, – «залоговые аукционы». Идея проста до гениальности: их банки дают в долг государству, казна которого пуста, а взамен получают лакомые куски экономики, на тот момент не приватизированные, – газ, нефть, остальные богатства. И если в течение года государство долг не вернет, эти богатства станут их собственностью. Назначенный срок истекал уже после выборов, поэтому олигархи были кровно заинтересованы в том, чтобы у власти оказался Ельцин, а не Зюганов, который мог, чего доброго, отменить выгодную сделку.
Согласно легенде, нависшую над ними угрозу олигархи почувствовали в Давосе, где по традиции собираются супербогачи со всей планеты. Зюганова они считали политиком ничтожным и смешным, но в 1995 году он не только осмелился там появиться, но вдобавок был постоянно окружен толпой журналистов и советников глав государств, ловивших каждое его слово (в высказываниях он, кстати, был довольно сдержан) с таким почтением, словно видели перед собой будущего правителя России. «Черт возьми!» – сказал себе Березовский, самый яркий представитель российского олигархата, человек, которого с удовольствием ненавидят все, потому что он еврей, потому что гениален и потому что не ведает, что такое совесть. Выпивая с Джорджем Соросом, крупным американским финансистом, основавшим в России несколько фондов и филантропических организаций, он обсуждает с ним создавшуюся ситуацию.
– Выходит, – делает вывод Сорос, – что пирог могут у вас забрать прежде, чем вы успеете его поделить?
– Выходит так, – вздыхает Березовский.
– И возможно даже, – ласково продолжает Сорос, – что вас упекут в Сибирь? Если бы я был на вашем месте, ребята, я бы поостерегся.
Этот разговор так возбудил Березовского, что он тут же обзванивает шестерых коллег-олигархов – самых могущественных людей в России. И предлагает им временно забыть о своих разногласиях (самый острый конфликт на тот момент существовал между ним и Гусинским: их многочисленные службы охраны вели между собой кровопролитную войну) и объединить усилия, чтобы помочь переизбраться старому царю. Эти семеро бросили на избирательную кампанию все свои финансовые и медийные ресурсы, а им тогда принадлежала почти вся российская пресса. Газеты и журналы, радиостанции и телеканалы принялись вбивать в мозг избирателям одно и то же: или Ельцин, или хаос. Или Ельцин, или возврат в прошлое. И чтобы припугнуть тех, кто начал идеализировать коммунизм, круглыми сутками гоняли по эфиру ужасающие документы о ГУЛАГе, об организованном Сталиным голоде на Украине, о массовых убийствах в Катыни. Государство не жалеет денег на производство грандиозных романтических кинополотен о сталинских чистках, вроде «Утомленных солнцем» Никиты Михалкова. Мне очень нравится этот фильм, однако я представляю, какое негодование он должен был вызвать у Лимонова, если тот его видел. Эдуард терпеть не может Михалкова, выходца из знаменитой семьи культурной номенклатуры. Михалков дружил с диссидентами, если это не сулило неприятностей, при любом режиме умел оставаться в фаворе и вполне логично превратился в официального трубадура контрреволюции. Дачи под летним солнцем, большие счастливые семьи, безмятежно текущие дни, и плутоватый политкомиссар, который то ли из зависти, то ли из фанатизма пускает эту жизнь под откос: это сталинский фильм наизнанку, и уж если на то пошло, то Эдуард предпочитает нечто более откровенное. В кино сталинской эпохи таких обманок не было, в нем чувствовалась подлинность воспоминаний детства, вдохновлявших его авторов.
Членов НБП, ровесников Захара, мутит от этой массированной пропаганды, очерняющей все, что их научили любить, и рушащей идеалы, за которые их родители клали жизни в борьбе с нацизмом. Что делать с наполняющим их чувством отвращения, какую форму ему придать? Им хотелось услышать это от лидера, но Эдуард, убежденный, что менять Ельцина на Зюганова бессмысленно, потому что оба хуже, не находит ничего лучше, чем объединиться со «Сталинским блоком», группой еще более маргинальной, чем НБП. И в довершение абсурда на президентскую гонку от этой странной компании выставляется некий Виктор Джугашвили – не просто внучатый племянник Сталина, но и – с трубкой и усами – практически его двойник.
