Политику они приватизировали тоже. Мой отважный брат Пол Хлебников написал книгу, где в подробностях изложил историю восхождения Березовского и назвал ее «Крестный отец Кремля», что в полной мере отражает реальность. Триумф Березовского не был скрытным. Самый скандальный из олигархов не упускал случая, чтобы напомнить всем, что власть в стране принадлежит ему, что именно ему дряхлый царь обязан тем, что остался на троне, и, следовательно, он, Березовский, может делать все, что захочет. Оппозиция слаба и раздроблена, народ в ступоре, Эдуард в бешенстве, потому что не знает, куда направить клокочущую в нем энергию. То, что ему намяли бока, его не успокоило. Место Наташи заняла Лиза, двадцатидвухлетняя девочка-панк, очаровательная и изящная, похожая на Анн Парийо из фильма «Никита»: от Эдуарда она без ума. Однако ни новая любовь, ни издаваемая им полуподпольная газета, ни его книги не соответствуют тому, как он представляет себе собственную судьбу. «Если художник – пишет он, – не приходит в конце концов к отрицанию индивидуализма, к пониманию того, что нужна сверхчеловеческая величина, партия или религия, которой он мог бы стать частью, то такой художник остается карликом навсегда. Его ждут тусовки, телешоу, пьянки, пошлость, пустота и заурядная смерть от инфаркта или рака простаты». Что касается религии, то ее он оставляет на потом. Партия у него уже есть. Он не знает, что с ней делать, но это все же кое-что, это – сила, и, чтобы оценить ее масштаб, он решает организовать съезд.
Они пришли, они все здесь. Нет, конечно, не все, в России их 7000, приехали же несколько сотен, зато отовсюду, как на рок-фестиваль. Самые нетерпеливые из делегатов появились на несколько дней раньше, кто-то расположился в бункере, для остальных нашли место в рабочем общежитии. Это было непросто. Так же непросто оказалось и снять зал для съезда. Владельцы помещений все как один сначала соглашались, а на следующий день отказывали: надо полагать, власти им объясняли, что этого делать не нужно. До последнего момента организаторы опасались худшего: что съезд сорвут по какой-нибудь причине, или объявят о заложенной бомбе, или устроят провокации, или запретят без всяких объяснений. Но худшего не случилось, съезд открылся, Эдуард поднимается на трибуну, над которой укреп лен огромный постер с изображением Фантомаса: лидер счастлив. Вот уже три года, как он с группой активистов, не жалея ни сил, ни времени, таскает на вокзалы только что отпечатанные тиражи своей газеты для отправки в другие города, и вот результат: реальные люди, соратники.
Они, конечно, не Зигфриды, как мечталось Дугину, а дремучие, прыщавые, провинциальные подростки, с бледной кожей в красноватых пятнах. Они колоннами маршируют по улицам, а если случится зайти в кафе, то считают копейки и, смущенно потупившись, заказывают один коктейль на четверых: бедные клиенты, которые боятся выглядеть смешными и из страха вызвать насмешки показывают зубы. Не встреть они Эдуарда, быть бы им алкоголиками или преступниками. Он придал их жизни смысл, стиль, снабдил идеалами, и теперь они готовы умереть за него. А он ими гордится. Он гордится, что теперь среди них есть девочки, которые, как отметил Захар Прилепин, или очень хорошенькие, или совсем некрасивые, середины нет, но и самых некрасивых встречают приветливо, а самая хорошенькая принадлежит ему, высокая и гибкая Лиза с наголо остриженной изящной головкой. Она смотрит на него с любовью, а он, стоя на трибуне, говорит, чувствуя, как из зала накатывают волны обожания.
Он говорит, что Россией управляют обрюзгшие, коррумпированные старики, но ее будущее принадлежит им. Знакомая песня. Но еще он говорит им то, о чем много размышлял сам: политическая ситуация в стране еще не созрела. Великий человек отличается от прочих тем – убеждал он этого тупицу генерала Руцкого во время осады Белого дома, – что чувствует, когда настает момент для решительных действий. Но сейчас еще не время. Эту дурацкую коалицию с православными антисемитами и сталинскими внучатыми племянниками надо послать на три буквы. Нацболы еще не готовы взять власть в России. Их время придет, но пока – нет. И все же сидеть по своим углам, почитывая «Лимонку» и бренча на гитаре, они не станут: им есть чем заняться. И не обязательно внутри страны: пора обратить внимание на периферию, на территории, брошенные Горбачевым на произвол судьбы. Там живут 25 миллионов русских, которые были советскими людьми, а сейчас, когда Советского Союза нет, они – никто. Эти люди несли на окраины цивилизацию, а теперь вокруг ислам или, что еще хуже, «демократия». Раньше их все уважали, а сегодня – притесняют, оскорбляют или, в лучшем случае, к ним равнодушны. И это в странах, которые им обязаны всем, которые они полили своей кровью и потом. Ситуация как с сербами в бывшей Югославии. Предатель Ельцин не захотел прийти к ним на помощь. Он не станет защищать 900 тыс. русских в Латвии, 11 млн в Украине, 5 млн в Казахстане. Значит, нынешняя задача нацболов состоит в том, чтобы разжигать на этих территориях протестные настроения, способствовать созданию там сепаратистских анклавов. Главных направления – два: прибалтийские республики и Средняя Азия. В Прибалтике отделения партии уже есть, до сотни членов насчитывается только в одной Риге. Что касается Средней Азии, то Эдуард объявляет, что поедет туда лично, с инспекционными целями. Он не хочет тянуть с отъездом и собирается взять с собой десяток ребят покрепче. Едут только добровольцы.
Поднимается сотня рук. Зал взрывается аплодисментами, энтузиазм зашкаливает. Для самых отважных нацболов открывается новый фронт. Настал исторический момент, думает Эдуард, похоже на тот день, когда Габриэль д’Аннунцио поднял свой героический батальон на атаку Фиуме. Лиза из-за кулис посылает ему воздушные поцелуи.
Марш-бросок лимоновцев в Казахстан, Туркмению, Таджикистан и Узбекистан длился два месяца. Лидера сопровождали восемь человек, восемь парней, старавшихся походить на десантников, – их можно видеть на фотографиях в книге «Анатомия героя»: они позируют на фоне танков, рядом с русскими солдатами, расквартированными в этих республиках. Фотографии очень насмешили одного из моих друзей, которому я их показал, когда мы выпивали. «Брось, – сказал он, – да они все педики! И поехали туда, чтобы никто не мешал им трахаться». Я тоже рассмеялся: такая мысль мне в голову не приходила. Если честно, я в это не верю, но кто знает?
Одно я знаю точно: Лиза и другие жены, у кого они были, послушно оставались дома. Казалось, однако, что Эдуард жалел не об отсутствии своей подруги, а о том, что с ними не было Боба Денара, французского наемника, с которым он познакомился, живя в Париже. Этот профи, участник многих военных мятежей и прочих заварушек в Африке, был незаменимым специалистом по выявлению возможностей дестабилизации политической обстановки. Увы, у него были другие дела. Но я опять-таки знаю точно, что, не сумев ничего особо дестабилизировать, Эдуард все же нашел регион себе по сердцу. Он обожает Среднюю Азию, причем не столько русских – предмет его особой заботы, сколько узбеков, казахов, таджиков и туркмен, на счет которых любит повторять известные банальности: народ гордый, обидчивый, бедный, гостеприимный, с древними традициями жестокости и кровной мести. Все это вызывает у него симпатию. Отправляясь в поездку, он воображал себя Габриэлем д’Аннунцио, а возвращался как Лоуренс Аравийский, освободитель, но уже не русских лохов, а узбекских и казахских горцев, у которых, в конце концов, тоже были веские основания ненавидеть местных диктаторов. Эдуард, который, под влиянием своих сербских друзей, стал недоверчиво относиться к исламу, по возвращении из поездки вдруг меняет взгляды и проникается симпатией к чеченцам, восхищаясь их трезвостью, умением вести партизанскую войну и не лишенной элегантности жестокостью. Фашисту Лимонову нельзя отказать в одной вещи: он всегда становился на сторону меньшинства. На сторону худых против толстых, бедных против богатых, на сторону законченных негодяев, которых не так много, против честных людей, которых все-таки большинство, и сколь бы странной ни казалась его позиция, она логична – в любой ситуации находиться на стороне тех, кого меньше.
