Сторож вдруг выпрямляется и говорит гордо:
— Лучше, чем от нас, нигде город не увидишь! Пошли!
Мы идём, он отпирает дверь, и мы входим в собор.
Там темно и холодно. Папа крепче держит меня за руку, мы куда-то подходим и останавливаемся.
— Вот по этой лестнице прямо к колоннам и выйдете, — объясняет сторож.
Я уже в темноте пригляделась, всё вижу, но лестницы-то никакой нет! Оглядываюсь — где она? Папа со сторожем тихо смеются.
— Мартышка, вот она, лестница! — показывает мне Папа на что-то непонятное и объясняет: — Это лестница винтовая. Представь себе, что ты идёшь внутри очень большой и длинной пружины.
Тогда я сразу её вижу — вот это да, никогда не видела винтовых лестниц и никогда по ним не ходила! Сторож мне говорит:
— Идти вам очень высоко, а ступеньки тут не такие, как на обычной лестнице, здесь высокие ступеньки. Так что спешить не надо, а то очень устанешь и можешь до верха не дойти.
— Спасибо! — говорю. — Я постараюсь!
И мы начинаем подниматься. Действительно, ступеньки очень высокие, и я не сразу к ним приспосабливаюсь. Но потом немножко думаю и приспосабливаюсь — сразу удобнее идти, но я не очень понимаю, что имел в виду сторож, когда сказал, что я могу не дойти до верха.
— Мартышка, — просит Папа, — я немножко устал, давай отдохнём!
— Давай-давай! — говорю, а сама волнуюсь, вдруг Папке тяжело, — Мамочка говорила, что у него «было что-то с сердцем».
Отдохнули, пошли дальше. Папка идёт первый, медленно идёт, наверное, быстрее не может. Не так уж долго идём, вдруг он опять останавливается.
— Давай ещё отдохнём, — говорит просительно.
— Конечно, отдохнём, — говорю.
Смотрю на него — он очень хорошо выглядит, совсем не запыхался, разглядывает всё вокруг, иногда на меня посматривает. И мне кажется, что совсем он не устал. Значит, он думает, что я устала? Папка, я сейчас тебя обхитрю!
— Пап, ты знаешь, что такое «набивалочки»? — спрашиваю весело.
— Нет! — удивляется Папа. — Даже никогда не слышал.
— Это такая игра на двоих. Прыгаем через верёвку. Правила такие: кидаем монетку, орёл прыгает. Прыгает, пока не споткнётся. Предположим, я споткнулась на двухсотом прыжке. Теперь Лена, которая со мной играет, должна отбить эти двести и, не переставая, прыгать дальше, пока не споткнётся. Предположим, она после двухсот прыгнула без остановки ещё триста — теперь я должна отбить эти триста и без остановки набивать ей как можно больше!
— Твой лучший результат? — спрашивает Папа.
— Семьсот! Двести с чем-то отбила, четыреста, почти пятьсот, набила! — говорю гордо, потому что это очень хороший результат. И получился у меня только раз!
— Да-а, Мартышка! Это совсем неплохо! — смеётся Папа.
Дальше мы идём без остановок до самого верха, так что мысль моя была правильная.
И мы выходим на воздух! Мы наверху! Мы над городом!
— Ты не боишься высоты? — спрашивает Папа.
— Я ничего не боюсь, Папка, милый! — кричу. — Я птицей сюда прилетела и сейчас полечу над городом!
— Нет, — серьёзно говорит Папа, — летать не будем. Я тебе сейчас всё покажу и расскажу.
И первое, что он мне показывает, — это крышу нашего дома на Писарева. Объясняет, что рядом. И начинает «экскурсию» по крышам. Но я довольно скоро перестаю понимать, какой дом, какой театр, какая канавка… Мне кажется, что я теряю чувство реальности, и мне кажется, что мы на огромном пароходе медленно плывём, если немножко поворачиваться, медленно плывём по какой-то удивительной реке. Потом я опять ощущаю себя на огромной высоте над городом, который совсем недавно стал мне улыбаться.
Я не лечу над ним, я над ним парю — это мой город! Я испытываю какой-то невероятный восторг. И очень хочется взлететь!
Мы долго ещё ходим там наверху и разглядываем город, потом спускаемся вниз — спускаться по таким высоким ступенькам хуже, чем подниматься. Но я так счастлива, и у меня такое удивительное чувство, что я стала выше, сильнее, умнее и что во мне появилось какое-то могущество, которого никогда раньше не было. Вернее, моя обычная уверенность в том, что я всегда смогу сделать всё, что мне надо, теперь превратилась в могущество! Я чувствую себя такой счастливой!
Вдруг вспоминаю: мы с Папой летим! Это до войны, на даче, значит, мне три с половиной года. Папа приехал из Москвы и катает меня на велосипеде.
Но это чувство полёта я ощущаю и сейчас!
— Пап, помнишь, как до войны ты летом на даче катал меня на велосипеде?
— Конечно помню, — смеётся Папа. — Тебе понравилось!
— Мне не просто понравилось, — говорю, — а мне казалось, что мы с тобой летим!
Мы стоим около Исаакиевского собора и едим пирожки «на потом».
— Сейчас мы с тобой пойдём в одно удивительное место, — говорит Папа, и у него очень загадочная улыбка.
— Это тоже будет чудо?
— Поехали, — говорит Папа, — ты всё поймёшь и тебе очень понравится! — смеётся Папа.
— Папа! Папочка! Неужели есть люди, которым не нравятся чудеса? — кричу.
И думаю: сколько чудес за один день!
«Норд»
Мы проехали на троллейбусе, немножко прошли пешком — мы на Невском и остановились около красивого невысокого здания. На нём вывеска: «Кафе „Норд“». Я думаю: кафе — это очень хорошо, но какие там могут быть чудеса?
Заходим внутрь. По-моему, Папа волнуется. Делаем несколько шагов, к нам подходит пожилой мужчина, одетый как-то по-театральному или даже по-цирковому. Папа что-то тихо ему говорит, мужчина кивает головой, правую руку поднимает и приглашает нас так, как будто давно нас ждал: «Прошу!» Мы идём вместе с ним — я удивляюсь: мы идём по кругу, а здание снаружи совсем не круглое. Я никогда не была в кафе, но, думаю, это кафе необыкновенное, тут, наверное, любые чудеса могут быть! Потому что мы проходим мимо очень красивых, полукруглых… почему-то я их сразу назвала ложами, как в Большом театре. По большому полукругу идёт красивый зелёный бархатный диван, перед ним в середине стол, несколько кресел, тоже из зелёного бархата. Спинка у этого огромного дивана высокая-высокая, но не до потолка. Мы проходим мимо одной ложи — там сидят двое, проходим мимо второй — там никого нет, проходим к третьей — мужчина заходит в неё, приглашает нас, показывает на диван и опять говорит, как самым любимым гостям: «Прошу!»
Мы садимся на диван, он кивает головой, делает что-то вроде полупоклона и уходит. Сразу приходит другой пожилой мужчина, в руках у него два тонких журнала. Он здоровается с нами, один журнал даёт Папе, другой — мне. Я сразу вспоминаю Мамочку, улыбаюсь ему и говорю приветливо: «Благодарю!»
