Нас выносит на площадь Свердлова, потом как-то разворачивает и придавливает к длинному каменному спуску Музея революции. Я чувствую, как Бабушка борется с потоком, чтобы он нас не запихнул в угол. Ей очень трудно — нас не запихивает в угол, но придавливает к стенке. Я успеваю только заметить, что Бабушкина голова ниже этого каменного спуска. И тут меня по-настоящему придавливают к стене — я хочу крикнуть, но уже не могу и слышу свой слабый писк. Одновременно я слышу страшный звериный рык, так может рычать огромный страшный зверь — у меня мурашки бегут по спине, и все, кто нас придавил, сразу подают куда-то назад — около нас с Бабушкой почти пустое пространство.
Бабушка быстро ставит руку в бок, другой хватает меня за руку и кричит: «Залезай!» Я вскакиваю одной ногой на её согнутую руку — она второй рукой помогает, — другой ногой ей на плечо — она уже отпустила мою руку. Стоя у неё на плече, быстро хватаюсь обеими руками за край спуска, подтягиваюсь и вываливаюсь на совершенно пустой и длинный каменный спуск.
Встаю на ноги, смотрю вниз на Бабушку, поток уже приблизился к ней — он сейчас её раздавит, и опять раздаётся этот страшный звериный рык — поток, как волна в Финском заливе, откатывается от Бабушки и застывает, я чувствую почему-то — больше к ней не приблизятся. И в эту секунду я понимаю: это Бабушка рычала, как огромный страшный зверь. Мне трудно в это поверить… но это так!
Стою на каменном спуске, кашляю, дышу, прихожу в себя.
У меня почти не дрожат ноги, не колотится сердце, мне лучше — я уже не боюсь этого потока, он не раздавит меня и Бабусю, не раздавит, потому что расстояние между Бабушкой и потоком не уменьшается, а после второго рыка становится больше. Я кричу Бабушке сверху:
— Бабуся, у меня всё хорошо!
Она кивает головой, и я почему-то думаю, что она сейчас смотрит на них очень страшными глазами — и они боятся к ней приблизиться!
И тут я первый раз смотрю на небо — оно пылает от света прожекторов, везде висят дирижабли с портретами Сталина, с цифрой 800 и ещё чем-то. Я опять смотрю вниз на Бабушку — там ничего не изменилось, расстояние между ней и потоком осталось прежним. Смотрю на спуск — на нём никто не стоит. Но на нём что-то есть — там, ниже. Я вглядываюсь пристально, не понимаю, что лежит, а потом понимаю, разглядела: метрах в пяти от меня, может — чуть больше, головой ко мне лежит маленький худой мальчик. Он лежит неподвижно, а изо рта у него идут большие кровавые пузыри. Его тело не похоже на тело, оно похоже на шкурку с головой, из которой идут кровавые пузыри. Я говорю:
— Бабуся, там мальчик, у него пузыри изо рта, я пойду посмотрю — надо что-то сделать!
Бабушка говорит чужим голосом:
— Никуда от меня не отходи! А ему ты помочь не сможешь: здесь «скорой» не проехать и вызвать её мы не можем!
Я ничего не понимаю! Не понимаю, как он сюда попал? Почему?! Кто это сделал?! Я всё время смотрю на него, и приходит такая мысль: он умирает? Они раздавили его и выбросили сюда умирать! И ему ничем нельзя помочь? Огромная толпа взрослых раздавила маленького мальчика, вместо того чтобы спасти его, поднять наверх, нести на своих руках и плечах, — ведь вас так много! А вы раздавили его и выкинули, умирающего! Я ненавижу вас! Не смейте хохотать, смеяться и праздновать!
Не могу оторвать глаз от кровавых пузырей, идущих изо рта. И мне кажется, что плечи его немножко шевелятся. Он такой худенький, наверное, мой ровесник, но от него осталась только шкурка и пузыри. Я смотрю то на плечи, то на пузыри — ничего больше не вижу! Я не понимаю, сколько времени прошло, перестала его чувствовать, — пузыри становятся меньше, я знаю: он умирает. Не могу оторвать от него глаз — и вот уже пузырей нет. Пристально и сильно смотрю на плечи — они не шевелятся. Всё!
Стою на этом спуске, ничего не хочу видеть, в голове то совсем пусто, то какая-то буря ненависти и отчаянья! Смотрю вниз на Бабушку — и она тоже смотрит на меня.
— Деточка, спускайся ко мне, — просит она.
Я спускаюсь к ней на плечо и спрыгиваю на землю — около нас мало людей.
А было много! Слишком много!
— Народ уже расходится, немножко подождём и тоже домой пойдём, — говорит Бабушка и обнимает меня.
У неё очень тёплая рука и тёплое тело — я как будто засыпаю, окружённая теплом, но это я просто греюсь и прячусь в тепле. Недолго. Я опять начинаю думать и думаю о том, что нам очень далеко идти домой. И мне кажется, что у меня нет сил, что я могу не дойти до дома.
— Ну вот, почти все разошлись! И мы сейчас с Божьей помощью домой пойдём, — говорит Бабушка спокойно и ласково.
Она что, мысли читает? Я поднимаю голову, смотрю на Бабушку, она кивает головой, берёт меня за руку, и мы идём вдоль спуска. Доходим до места, где умер мальчик, — там никого нет.
— Он здесь лежал, головой ко мне! — говорю.
— Может, ему стало лучше и его в больницу свезли — толпы уже давно нет, — говорит Бабушка, хочет мне внушить, что всё с ним совсем неплохо.
Я опускаю голову — мне так тяжело!
— Бабуся, пошли домой! — прошу, вынимаю руку из её руки и медленно иду вперёд.
Дома я думаю только об одном: не подходите ко мне, не говорите со мной, не спрашивайте ничего, я хочу скорее лечь, а когда я открою глаза, будет уже другой день.
Машинально мою руки. Ко мне подходит Мама:
— Нинуша, пойдём в столовую — надо выпить сладкого чая и что-то съесть!
— Мамочка, — прошу, — ничего не надо — только лечь!
— Нет, родная! — Мама берёт меня за руку и почти силой заводит в столовую и сажает на моё место.
На своём месте сидит Папа, Мамочка садится на своё, больше никого. Как хорошо, можно не разговаривать. А передо мной стоит чашка чаю и кусок хлеба с маслом. Отпиваю немножко чаю, откусываю кусок хлеба, жую, глотаю. Нет вкуса, только понимаю, что чай сладкий.
Смотрю на Папу и на Маму — у них очень серьёзные лица, я чувствую, они всё знают и понимают, они не будут мне говорить, что он жив и что всё будет хорошо, они не будут меня утешать и говорить мне глупости!
— Они его раздавили и выкинули на спуск! — говорю вдруг. — Сначала были большие кровавые пузыри, потом они стали меньше, меньше, а потом плечи уже не шевелились. А я стояла совсем рядом, очень близко — и не смогла помочь! И не смогла спасти!
— Нинуша! Самый страшный зверь на свете — это толпа! — Мама смотрит сквозь меня, она видит эту толпу. — Можно ничего на свете не бояться, но толпу надо избегать. Бедный мальчик!
— Ты не могла помочь и не могла спасти! В той ситуации и взрослый ничем бы не смог ему помочь! Мартышка, — просит Папа, — перестань об этом думать и видеть это! Допей чай — это надо, он сладкий. И быстро ложись!
— Я кровать тебе разложу! — И Мама встаёт.
— Нет-нет! Я сама! — Встаю.
Мама с Папой быстро ко мне подходят, обнимают меня вдвоём, целуют в голову, я глажу их по рукам и быстро ухожу.
